Седьмой

Толкнув запор (хорошо, что крышка открывается и изнутри), я сбросил прозрачную пластину и сел. Подтянул пятку и посмотрел на цифру семь.

Ну да.

Двигался я заторможенно, а ещё в помещении было прохладно. Подращённые до стандарта клоны лежат не в анабиозе, конечно, анабиоза у нас не придумали, но в состоянии гибернации. Если пилот гибнет, то тушку накачивают стимуляторами, согревают и переносят на обычную кушетку.

Но в нашей ситуации явно было не до того. Контейнер стоял где‑то в глубинах клонарни, где я никогда и не бывал в сознании. Просторное помещение, дизайн производственный: по стенам трубы, на потолке лампы с холодным светом, повсюду уходящие в глубины станции проходы. И десятка три контейнеров. Их торопливо выкатили, вкололи нам стимулятор, но в неполной дозе, и оставили лежать.

Понятно. При тех потерях, что предполагались, комнат для оживления не хватит.

Меня потряхивало, я встал, выбрался из контейнера. Отпихнул его, контейнер покатился на крошечных колёсиках, но перед этим я взял простыню и обмотал вокруг талии.

С чего бы я начал стесняться кого‑то после воскрешения?

Видимо, от этого сна – не сна, в котором красивая, хоть и старая женщина целовала мою руку…

Рядом в контейнере лежал ещё один мой клон, помладше, хотя, наверное, годный. Рисовать на пятке цифру восемь времени не было, но я похлопал его по плечу – на удачу. Надеюсь, ты мне не скоро понадобишься. Маловат ты для таких полётов… Заглянул в соседние контейнеры. Там лежали пилоты, мальчишки и девчонки, всех их я, конечно же, знал. Нас ведь не так много, а с третью ребят мы росли и тренировались вместе.

Кто‑то из наших был в глубокой отключке, кто‑то, казалось, просыпался – может быть, тоже погиб и сейчас приходит в себя?

Но тормошить и будить я никого не решился. Вдруг что‑то испорчу?

– Эй! – осторожно позвал я. – Кто тут есть? Синий‑два, второе крыло, Святослав Морозов! Я вернулся!

Тишина.

Нет, какие‑то смутные звуки откуда‑то доносятся.

«Слава. Я понимаю, что ты ошарашен, я тоже. Но, как ты помнишь, мы выпрыгнули голышом в пустоту не потому, что нам стало жарко».

Ну надо же! У Бори прорезалось что‑то вроде чувства юмора!

Спорить я не стал, он был прав. Так что я пошёл‑побежал большими лёгкими скачками, стараясь не налетать на контейнеры. Сила тяжести маленькая, а вот инерция никуда не делась, синяков наставить легко…

У одного из проходов на стене нашлась схема помещений, я постоял полминуты и вроде бы разобрался, в какой части клонарни нахожусь – в «Подготовительной–3». Вот сюда свернуть – и выйду к комнатам воскрешения.

Но насторожившие меня звуки шли с другой стороны.

– Что я делаю… – прошептал я, но ответа ждать было не от кого.

Так что я просто пошёл на звук, свернул в узкий проход и двинулся по длинному холодному коридору, шлёпая пятками по линолеуму.

И чем отчётливее я слышал звуки, тем меньше они мне нравились. Звуки походили на стрельбу.

Секунд через десять я понял, что не ошибся. На полу лежало тело морпеха в полном боевом. Одна рука была отрублена, повсюду кровь. Я посмотрел на рану – края казались обожжёнными.

Падшие.

Укороченный автомат морпеха стал ещё короче – ствол наполовину был отрублен огненным мечом. Может, из него и можно было стрелять, но я не настолько в этом разбираюсь. Так что я вытащил из кобуры морпеха пистолет и побежал‑запрыгал дальше. Пистолет оттягивал руку, а на поворотах пытался вырваться из пальцев.

Звуки становились всё ближе. Стреляли два автомата, короткими экономными очередями.

Я перепрыгнул через ещё два трупа морпехов. Эти оказались обезглавлены. Автоматы целы, но я уже понял, что отдачей меня унесёт в ближайшую стену, и не стал их брать.

Толкнул дверь с надписью «Центр доращивания–2».

Тут было гораздо светлее и теплее. Помещение здоровенное, метров сто – сто пятьдесят квадратных. Дальние стены покрывали стойки со стеклянными цилиндрами, заполненными мутной белой жидкостью. Сквозь неё просвечивали розовато‑красные тельца младенцев.

Ближе к дверям стойки тоже были, но почти все разбитые. Пол заливала белая жидкость, неприятно липнущая к ногам, по ней изгибались, тая, прожилки крови. Ещё на полу было очень много битого стекла и десятка три младенцев. В основном мёртвых, но некоторые подёргивались.

Странно, но меня не замутило, и орать я тоже не стал.

Ангел стоял сразу за дверью, боком ко мне. Ореол вокруг него был слабым, зеленоватым спереди, а со спины совсем белым. Этот ангел был нагим и бескрылым.

Падший.

В правой руке ангел держал огненный меч. Меч почти неуловимо подёргивался, и от него рикошетили пули. Не то двое, не то трое морпехов держали оборону в дальнем конце, прикрываясь перевёрнутыми на бок лабораторными столами.

Я пошёл босиком по бело‑красной жиже, заходя ангелу за спину. Морпехи прекратили стрелять, видимо, боялись попасть в меня.

Я подобрался к ангелу так близко, что мог бы прижать пистолет к его белоснежной коже. Остановился. Поднял руку с пистолетом. Падший медленно повернулся, посмотрел сквозь меня, продолжая прикрываться мечом от морпехов. Рука его словно жила своей жизнью, загнулась за спину, подрагивала. Может, у него на руке глаза есть, как у серафима на крыльях?

Лицо у ангела было красивое, рост метра два с небольшим. Он слепо смотрел поверх меня, потом начал крутить головой, пытаясь отыскать то, что его насторожило.

– Бах, – сказал я.

Ангел вздрогнул, и взгляд его сфокусировался.

– Бах, – повторил я. – Бах, бах!

– Святослав Морозов, – сказал падший торжественно. – Преклони колени, ты стоишь перед ангелом.

– Да какой ты ангел? – спросил я, продолжая целиться ему в грудь.

– Падший.

– А мне кажется, ты фуфло, – сказал я и выстрелил.

Кинетика – она такая, надёжная, но палка о двух концах. Серебряная пуля пробила грудь ангелу, а моя рука с пистолетом дёрнулась и засадила мне же по подбородку. По груди ангела потекла кровь, у меня во рту тоже стало солоно.

Ангел постоял, потом моргнул. Глянул мельком на шевелящегося под ногами младенца. Тот, похоже, был вполне готов родиться, когда его цилиндр разнесло на куски.