Шата

В Эбисе добывалось всё: платина, сапфиры, железо, золото, обсидианы, мрамор… Ни один край не приносил столько ресурсов, сколько Эбис, и он вполне мог быть главенствующим, но условия для жизни в нем никак нельзя было назвать приемлемыми. Весь Эбис был похож на бесконечную горизонтальную гору, состоящую из всех тех благородных металлов, которые в нем добывали. Солнце опаляло Эбис почти полные сутки и, отражаясь от драгоценной поверхности, ослепляло любого неподготовленного путника быстрее, чем плавилась свеча. Ночи там до смешного короткие, поэтому все жители Эбиса почти круглосуточно носили защитные устройства для глаз – два круглых стеклышка из темного берилла, которые соединялись платиновой перемычкой между собой и обрамлялись кожаными лентами, чтобы стеклышки не спадали с лица. Вейж назвал это очками.

И теперь одни очки, которые в молодости принадлежали Вейжу, висели у меня на шее. Он отдал их мне, чтобы я могла появляться в деревнях, скрывая черные глаза. Вейж верно заметил, что никто не сможет разговаривать с Кнарком, если будет убегать от ужаса. А если кто‑то заинтересуется моими очками, то скажу, что я пришла из Эбиса. Мол привыкла носить их всегда.

Вейж сообщил, что первых Кнарков увидели именно в Эбисе. Солнце не влияло на их глаза, а несметные богатства местных кланов стали первой целью для загадочных слуг Бадзун‑Гра.

Они появлялись перед часовыми, говорили сколько нужно собрать дани и к какому времени. Если дань выплачивалась в срок, то Кнарки уходили и возвращались лишь в следующее полнолуние. Если кланы бунтовали, то их вырезали с корнем: от глав семей до слуг и собак. Головы бунтарей расставляли на пиках у следующих деревень. Простые работяги, как Вейж и его семья, бежали из Эбиса в надежде, что на нем Кнарки остановятся, но надежды не сбылись.

Была война. Весь Баат, все четыре стороны: Тарта, Эбис, Юшен и Кейлин‑Горда направили свои легионы уничтожить Кнарков и самого владыку мрака.

Война длилась два года и получила название «Беспросветной». В любой борьбе качели побед всегда переходят то к одной стороне, то к другой. Но Беспросветная война стала исключением. Хоть Кнарки и не нападали первыми, люди не выиграли ни одной схватки, ни единого боя, ни времени, чтобы восстановить силы.

Один Кнарк мог убить сотню солдат прежде, чем его повалят, а в это время другие три Кнарка убивали тысячу. Они не ранили и не оставляли без сознания. Ни один боец не уполз с поля битвы. Каждого нашли, догнали и уничтожили.

А потом следующие легионы, и следующие, и следующие, и так два года, пока последний обученный взрослый рыцарь не пал в сражении.

Больше некого отправлять на войну, сказал Вейж, молодые воины еще не готовы, а кроме них остались лишь женщины, дети, старики, никчёмные простолюдины и трусы, попрятавшиеся по самым хитрым местам. Когда я спросила, к кому из них относился Вейж, он пришел в ярость. «Я собирался идти на войну, вступить в ряды своих друзей и братьев, но из‑за слепого от рождения глаза главнокомандующий не взял меня. Так меня призвали в кузницу в Кейлин‑Горда. Все два года я ковал оружие для легионеров и рыцарей. И именно благодаря этому, остался жив».

Кнаркам было безразлично, была война, не было… На следующее же полнолуние после последней проигранной битвы, у ворот крайнего дома в Юшене уже стоял Кнарк.

Люди стали собирать дань.

Так сложился новый мир. Все, кто мог, платили. Кто не мог, уходили в леса и устраивали свою жизнь там. Даже если Кнарк проходил мимо, то по какой‑то причине не трогал жителей одиночных домиков. Никто не верил, что это из‑за жалости. Скорее всего, думали люди, это из‑за того, что деревни и города давали им все, что нужно.

Тогда и выяснилось, что Кнарки по своей природе равнодушны. Вообще ко всему. Они исполняли приказы и только, больше никаких чувств и эмоций не испытывали. Если кто‑то стоял на пути – его убивали. Если же этот кто‑то отходил в сторону – черные глаза его даже не замечали.

Как же избрали нового короля, спросила я. Вейж ответил, что из всех более‑менее благородных семей в живых остался лишь один представитель. Его не пустили на войну, как и Вейжа, из‑за врожденного дефекта – одна нога была травмирована при рождении, и он не мог ни бегать, ни сидеть на лошади – всегда ходил с тростью. Его звали Руолан Тинг, и он был братом покойной королевы Юнсу. Оставшаяся знать и простолюдины избрали его своим новым правителем.

Руолан взошел на престол, женился на девушке из знатного дома, обзавелся парой сыновей и так же, как и все, каждый месяц выплачивал Кнаркам дань за мир и покой.

Достойный ли он король, спросила я. Да, Тинг – хороший король, сказал Вейж, хотя бы потому что в его правление не было ни войн, ни восстаний. Баат смог возродиться, а благородные лорды восстановить свои поместья, дела, торговлю, вырастить молодых рыцарей и создать новые легионы. Воевать с Кнарками они боле не намерены, но любому уважающему себя господину нужны свои защитники.

Сколько было Кнарков, никто не знал. Точно больше пятидесяти, но одновременно можно было столкнуться лишь с одним или двумя. Они не ходили толпами и всегда были налегке: никаких сумок, повозок… Никто даже не знал, как и куда они уносили мешки с данью.

Еще Вейж поведал мне байку, но сразу предупредил, что не знал, правда это или выдумки. Он сказал, из всех битв во время Беспросветной никто не выжил, чтобы рассказать о навыках или стратегии противника, но после войны люди стали поговаривать, что видели странное. Мол одного из Кнарков поглотила река, причем по его воле. А за другим следовала стая гигантских волков. Еще за одним Кнарком подсмотрели, когда он разговаривал с деревом. И еще ходили сплетни, что один из них провел рукой, и гора раскололась надвое, дав ему зайти в ее чрево.

Я спросила Вейжа, верит ли он в это, он ответил отрицательно. «Страшные сказки порождают еще более страшные сказки. Страх перед Кнарками заставил людей видеть в них каких‑то богов, а на самом деле, они лишь убийцы. Обученные, наделенные сверхъестественной силой и скоростью, да, но всего лишь душегубы, подчиняющиеся своему страшному хозяину», сказал он.

Откуда они появились, никто не знал. Одни верили, что Бадзун‑Гра сплел Кнарков из своей тени. Другие считали, что это его дети. Кто‑то думал, что они когда‑то были людьми, но доказательств этому не было, ведь лица Кнарков всегда были скрыты повязками, а глаза были полностью черными – как же тут узнать бывшего человека. В конце концов, добавил Вейж, если бы Кнарки и правда были людьми, то хоть один наверняка бы дал знать о себе родным и близким. Человек не может просто перестать быть человеком. Тут я бы поспорила, да вот аргументов для этого не было. Моя память пребывала в хаосе. Я не помнила, откуда взялась.

Но никто ни разу и никогда не видел мертвого или раненного Кнарка. После битв все их тела бесследно испарялись… если они вообще были. И за все двадцать пять с лишним лет Вейж стал первым, кто увидел лежащего без сознания, да еще и раненного Кнарка.

Когда я спросила, как он вытащил шаманскую стрелу и не обжегся, Вейж негодующе посмотрел на меня и пожал плечами. Сказал, стрела как стрела. Он не почувствовал никакого жара от нее, пока вытаскивал из моего плеча. Когда он поинтересовался, почему я спрашиваю, я ответила, что вероятно мне показалось. Вейж кивнул, а я меж тем решила, что сначала выбью ответ про эту стрелу у того, кто ее вонзил, а только потом отправлю его на тот свет.