Шата

Плащ пришлось оставить внизу на дереве, чтобы удобнее было карабкаться. И я не ошиблась, я могла залезть куда угодно – для этого мне требовались лишь крепкие выступы и впадины на скале, а тут их было немало. Раны стали напоминать о себе, они щипались и натягивались. Терпимо, но весьма раздражало. Они почти затянулись, но при подъеме на такую гору вновь заныли, будто умоляя о еще паре дней передышки, но у меня не было такой роскоши.

Когда мои сапоги твердо встали на край скалы, от солнца осталась лишь золотая полоса на горизонте. Северный ветер трепал и без того хрупкую косу каштановых волос, а рубашка развивалась будто флаг. Закрыв глаза, я вдохнула колкий морозной воздух. Вероятно, простой человек в нижней рубахе уже околел бы от холода, но меня даже мурашки не беспокоили.

Передо мной открылся океан деревьев, подпаленный оранжевым заревом. Лес, тонкая полоса реки, у которой я сидела в полдень, скошенная крыша дома Вейжа и далекая деревенька, о которой он говорил – это все, что я видела. В поселке уже загорались первые факелы, готовя своих жителей к ночи. Они, как жуки‑светлячки, плавали между крошечными домиками вдалеке.

И больше ничего. Никаких признаков близлежащих городов или купеческих троп.

Теперь понятно, почему разбойники любили эти места. Тут никак не нарвешься на тех, кто может постоять за себя. И раз тут не было ничего стоящего или ведущего к чему‑то стоящему, то как тут оказалась я? Память не хотела возвращаться, но я точно не принадлежала к числу низших людишек, наживающихся на убийствах и грабежах. Меня привело сюда нечто иное. Или некто иной.

Край утеса плавно перетекал из гладкого камня в такой же лес и в еще более высокую гору, на которую не было смысла карабкаться – она ровной пикой заострялась кверху.

В пяти ярдах от меня лежала мертвая лошадь. Ее закололи. Чем‑то вроде меча. Она хорошо сохранилась благодаря холоду и стала лакомым кусочком для двух ворон, отрывающих кусочки мерзлой плоти. Вороны были не особо рады моему появлению и тем более тому, что я согнала их.

Был ли этот конь моим? Скорее всего, да, но я не могла вспомнить ни его имени, ни его нрава, ни того, сколько лиг этот конь прошел вместе со мной.

Седло, расчищенное от снега, не дало новых подсказок. Оно было простым, как все мое обмундирование, без каких‑либо отличительных знаков. Единственная ценность, что я нашла, это кожаный мешочек, привязанный к боковому кольцу седла. В мешочке оказалось десять золотых.

Тот, кто сразил меня в бою и скинул со скалы, не был вором. У него была лишь одна цель – убить меня. И даже самые ценные монеты из чистого золота не привлекли внимание убийцы после осуществленного замысла.

Я усмехнулась. Мой убийца оказался благородным человеком с честью. Будет потеха, когда я найду его, и он увидит меня живой и невредимой. Да, скажу ему я, ты достойный воин, но совершил огромную ошибку, не удостоверившись, что я и правда мертва. И эта ошибка станет последней в твоей благородной честной жизни.

Мой взор привлекла пещера. Любой другой не заметил бы ее, но для меня пушистые сосновые ветки, густо приваленные к скале, сразу вызвали подозрение. Сосны так не растут, а значит, это искусственная защита для входа в пещеру.

Солнце почти село, но будь даже летний полдень, внутрь пещеры свет не проникал. И когда я туда вошла, дарованное мне зрение стало настоящим облегчением.

Здесь кто‑то живет. Нет, здесь кто‑то жил. Пещера была неглубокая и недлинная. Места всего лишь для соломенного матраса, масляной лампады с разбитой колбой и брошенного котелка с остатками замерзшей похлебки на дне. Надолго ли человек мог укрыться здесь? Наверно, ненадолго, хотя зависит от человека. Некоторые умеют выживать в любых условиях.

Но это место наспех покинули. Из‑за меня? Не тот ли это был человек, с которым мне пришлось биться?

Ни под старым матрасом, ни внутри него ничего не оказалось. Как и во всей пещере. Это было ясно и без горящего факела. Тот, кто тут прятался, забрал все с собой, оставив лишь то, что неудобно или бесполезно тащить.

Я недолго пробыла в пещере, но когда вылезла, солнце уже было под горизонтом, а мутная луна лениво залезла на черный небосклон. И глянув на звезды, я поняла, что умею ориентироваться по ним не хуже, чем по солнцу или деревьям.

Обойдя скалу с пещерой, я увидела следы, уводящие в лес. И снегу не удалось, как следует, укрыть их, ведь тот, кто их оставил, тащил что‑то большое за собой. Это похоже на след от мешка – он довольно широким углублением вел прямо от пещеры вглубь леса.

Следов от копыт лошади уже не найти, поэтому было не ясно, с какой стороны появилась я, да это и не особо важно. Куда важнее узнать направление мешка и человека, волокущего его. Пройдя по нему с половину лиги я поняла, что обитатель пещеры ушел в деревню, которую я видела с обрыва.

Ночью в деревне делать нечего. Если я не собиралась вламываться в каждый дом со спящими жителями, то никаких сведений мне не получить, а я не собиралась этого делать, хоть и могла.

Вернувшись к подножью утеса, я сорвала плащ Ясналии с ветки и, натянув до носа капюшон, направилась к их с Вейжом дому.

Им осталось потерпеть меня всего одну ночь. Уверена, завтра утром все мои раны полностью затянутся, и злоупотреблять гостеприимством станет неуместно. И бесполезно – тут я все осмотрела. Следующие ответы надо искать в деревне. Уверена, у них есть какой‑нибудь трактир, где любят посплетничать или рассказать нечто стоящее за хорошую плату. Мои десять золотых в кожаном мешочке послужат этой цели. Точнее девять, потому как один золотой перейдет в добрые руки моих спасителей – Вейж это заслужил.

Хочется верить, что эта монета не станет наживой для воров или убийц, снующих в этой местности. Пожалуй, вместе с золотым я дам Вейжу совет, чтобы он убирался из одиночного домика у речки. Пейзаж красивый, не спорю, но его семье здесь слишком опасно жить. Лучше поближе к людям и факелам, горящим всю ночь.

Когда я подходила к дому, в заледеневших окнах бликовал слабый свет. Вейж, должно быть, ждал меня и не тушил свечи. Или это Ясналия не могла заснуть, боясь, что я, словно Бадзун‑Гра, блуждаю вокруг их дома вместе со своими темными слугами.

И чем ближе я подходила, тем больше понимала… Вейж не ждал меня, и Ясналия не пыталась уснуть.

Их дети плакали и скулили. Ясналия тоже. А Вейж молил кого‑то не трогать его жену и семилетнюю девочку.

Они были в доме не одни. Мой совет устарел прежде, чем я успела дать его.

Тихо подойдя к окошку, я увидела всю семью, забившуюся в угол у стола, и пятерых мужчин. Судя по тому, что верхняя юбка Ясналии была разорвана в клочья, ее и ее маленькую дочку ожидало изнасилование, а затем смерть.

Все имущество бедной семьи было перевернуто вверх дном, и не найдя ничего драгоценного, преступники собрали в свои сумки даже деревянную и глиняную посуду.

У Вейжа было разбито все лицо, слепой глаз заплыл багровым отеком, а во рту уже не было заметных зубов.

Я отвернулась от окна и глянула на мерцающую ночную реку.