Шата
– Что ты помнишь о них из преданий? – вопросом ответил Вейж, поднялся и, хромая, направился к потайному погребу.
Я покачала головой:
– Немного. Кнарки – слуги Бадзун‑Гра, владыки мрака. Тени следуют за ними по пятам. – перечисляла я, напрягая память. – Они уродливые, с мраморной кожей, вздувшимися венами и глазами, такими же черными, как и их души.
Пока я вспоминала, Вейж пошарил рукой под полом, достал погнутую тарелку и протянул ее мне.
Взяв тарелку, я покрутила ее над столом и вопросительно посмотрела на Вейжа.
– Это все выдумки. – сказал он. – Кроме глаз. – мужчина кивнул на тарелку. – Она из чистого серебра.
Тарелка из чистого серебра… До меня не сразу дошло, но дошло, и я поднесла тарелку к лицу.
Мурашки сковали все тело. Холод пронзил внутренности, а ведь я по природе не могла замерзнуть.
Серебряная тарелка служила хорошим зеркалом. Пусть мутным и с царапинами, но себя я видела отлично.
Черные глаза. От внутреннего уголка до внешнего. Никакого белка. Большие черные лепестки без намека на зрачок. И этот цвет был чернее, чем уголь, и глубже, чем самое необъятное море.
Ни вздувшихся вен, ни мертвенно‑бледной кожи, ни уродств. Лишь бесконечно черные пустоты вместо глазных яблок.
Невольно сглотнув, я аккуратно поставила тарелку и посмотрела на Вейжа.
– А теперь давай по порядку. – медленно произнесла я, и собственный голос оказался хриплым. – Рассказывай.
Вейж взъерошил волосы:
– С какого момента?
– С падения династии Дагганов.
И как только Ясналия брякнула тарелку о таз, но прежде, чем она успела открыть рот, я пнула ногой дверь и указала на женщину.
– Советую тебе впредь следить за каждым словом, Ясналия. – сказала я тем тоном, от которого глаза Вейжа наполнились ужасом, а его жена побелела, как мерзлый труп. – Если не можешь находиться со мной в одной комнате, то вон дверь. Иди занимайся делами. Либо оставайся тут, но с закрытым ртом. – я пристально посмотрела на нее. – С плотно закрытым ртом, Ясналия. Не надо проверять, насколько гибкое у меня терпение. Поверь, я еще сама этого не знаю.
Они напугались до смерти. Думаю, у Ясналии даже крутилась мысль извиниться, но извинения – это сродни их вонючей мази на мертвеце. Бесполезно, и пустая трата времени. Лучшее лекарство от смерти – это следить за тем, что говоришь и кому.
В любом случае, люди, трясущиеся от страха, мало чем полезны, поэтому, достав кожаный мешочек, я выудила две золотые монеты.
– Это, – одну монету я положила перед Вейжом. – За твое милосердие и доброту. А это, – второй золотой я подтолкнула к женщине. – Чтобы ты молчала.
Зрачки супругов одновременно расширились. Видимо, они прежде никогда не видели золото так близко.
Женщина тут же сгребла сверкающие монетки, пугливо посмотрела в окно и быстро запрятала новое богатство в подпол. И вместо таза и тарелок, на столе оказались два стакана и пыльная бутылка бренди. Я всего лишь хотела смягчить обстановку и заставить Вейжа говорить, а оказалось, надо было сразу с золота начинать.
Через мгновенье входная дверь хлопнула, и мы с Вейжом и бренди остались один на один.
– Знала бы, сразу дала ей монетку. – удивленно сказала я, наблюдая, как Вейж откупоривает бутылку.
Аромат сброженных фруктов и фиалок тут же ударил в нос.
– Не злись на Ясналию, она просто волнуется. – тепло попросил Вейж, от страха в котором не осталось и следа. Золото творило чудные вещи.
– Твоя жена невыносима, ты же в курсе.
– Ты даже не представляешь насколько. – с улыбкой сказал он и подвинул мой стакан. – Но укажи мне на безгрешного, и я…
– Первым преклоню пред ним колено. – закончила я старую поговорку. – Безгрешных нет, но следи, чтобы язык Ясналии не довел ее до гибели. И всех вас.
Мужчина понимающе кивнул и сделал глоток. Его лицо озарилось осязаемым наслаждением. Вейж даже глаза закрыл, чтобы ничто не мешало смаковать напиток.
Они не часто позволяли себе маленькие радости вроде бренди. Если я когда‑то окажусь тут снова, то обязательно прихвачу для них медового вина.
Я не торопила мужчину. Пусть вдоволь насладится. Потом ему придется долго говорить. И еще я видела в его глазах летящие назад годы, десятилетия и целые эпохи, наполненные болью. Вейж мысленно выстраивал историю.
Я уже опустошила первый стакан, когда поседевший полуслепой мужчина заговорил.
Снег хрустел под ногами.
Еще раз поднявшись на утес, я спускалась по снежному склону к деревне с седлом от мертвой лошади в руке. Я очистила его и осмотрела: вполне годное, кожа и выделка хорошие. Грешно такое бросать где попало.
Когда я попрощалась, семья облегченно выдохнула. Не думаю, что Вейж еще в состоянии заниматься делами: он изрядно напился. Скорее всего уже спит и видит чудесные послеполуденные сны. А когда он проснется, я уже буду далеко. И Вейж никогда не узнает, что сам подсказал мне, куда направиться после деревни.
Мир изменился. И хоть я смутно помнила, как было раньше, слова Вейжа меня поразили.
Боясь, что фрагменты памяти начнут путаться, я вновь и вновь мысленно проговаривала услышанную историю, пока шла через зимний лес.
Все началось со смерти короля Гонника и его семьи, сказал Вейж. Хоть он тогда и был подростком, но хорошо помнил, как в Баате наступила пугающая «тишина». Гонник Дагган был достойнейшим правителем, и вся страна пребывала в трауре. Но это было лишь затишье перед бурей.
Не успели выбрать нового правителя, сказал Вейж, как в Восточной Тарте стали исчезать люди. День или ночь – не важно. Люди уходили за дровами, козами, молоком и не возвращались. Исчезновения стали настоящим кошмаром тартанцев, и вскоре уже весь Баат говорил об этом. Рыцари постоянно патрулировали деревни, города и окрестные леса, но тщетно. Никаких следов и тел.
В Тарте люди перестали пропадать так же внезапно, как начали. А потом разом пропало много людей в Северном Юшене. На этом моменте Вейж печально улыбнулся и надолго замолчал. А когда продолжил, то я узнала, что он родом из Западного Эбиса – самого тяжелого для жизни и самого драгоценного края Баата.