Слишком смышленый дурачок
Такой тётушку я ещё никогда не видел. Она была сварлива и много ругалась, но в основном цедила слова сквозь зубы и шипела, а голос повышала, лишь когда серьёзно выходила из себя, но сейчас это был совсем другой человек. Она билась в истерике, размазывала по лицу слёзы и рвалась пройти на борт ушкуя. Её притормозили два биндюжника, а через минуту им на помощь пришёл сам капитан:
– Крепись, Варвара. Твоего сына больше нет. Он ушёл в реку как настоящий ушкуйник.
Если во время импровизированных поминок на постоялом дворе эти слова как‑то успокоили команду, то у женщины они вызвали совсем другую реакцию.
– Как ты это допустил?! Почему не уберёг моего сына?! – Тётушка попыталась вцепиться ногтями в лицо капитана, но тот был настороже и перехватил её руки.
– Успокойся! Ты сама упросила меня взять его. Такая уж доля у ушкуйников.
Неизвестно, что именно ответила бы на этот довод убитая горем женщина, но тут её взгляд зацепился за меня:
– Это ты убил его! Тварь! Выродок! Ты убил!
Я и раньше был в лёгком шоке, но от подобного заявления вообще впал ступор и стоял на палубе, не в силах ни пошевелиться, ни хоть что‑то сказать. Зато высказался капитан:
– Успокойся, кому говорю! При чём здесь Стёпка? Осипа утащила русалка. Парень и сам чудом выжил.
– Это он убил! Я знаю! Он… – дальше вопли тётушки стали совсем невнятными.
Подбежавший Кирьян, младший, а теперь уже единственный мой кузен, подхватил начавшую падать на землю мать. Меня он обжёг таким ненавидящим взглядом, что даже стало обидно.
Чего они на меня взъелись‑то? Ответ на самом деле был прост, как мычание, и осознал я его ещё вчера. И кузен, и тётка знали, что должно произойти в этом походе. Они были уверены в том, что из нас двоих вернётся только один, правда, не предполагали, что это буду я. Так что вывод напрашивается сам собой, особенно для тех, кто не хочет чувствовать себя виноватым, – кто выжил, тот и убийца.
По‑прежнему стоя на палубе солевым столбом, я никак не мог заставить себя сдвинуться с места и ошарашенно пялился на происходящее на пристани. А там собралось много людей из нашего района. Похоже, вести о гибели Осипа разбежались по окрестностям быстрее, чем мы закончили разгрузку. Вон даже отец Никодим пытается что‑то втолковать тётушке, но та окончательно потеряла связь с реальностью.
Было ли мне её жалко? Конечно, родной ведь человек, пусть и никогда меня не любивший. Но в этой жалости была изрядная такая червоточина, и она с каждой секундой делалась больше. Эти уроды хотели моей смерти, и нужно ответить им тем же!
Казалось, что всё это время я не дышал и лишь теперь смог сделать глубокий вдох. Нет, так дело не пойдёт. Виринея говорила, что у меня светлая душа, так что тёмные мысли точно от мутного духа чужака, и нужно гнать их прочь. В голове загудел голос отца Никодима, читавшего нам Священное Писание: «Мне отмщение, и аз воздам». Нельзя копить зло внутри себя даже против тех, кто этого заслуживает. Нужно верить в Господа и его справедливость, тем более он уже воздал злоумышленникам прямо на этом свете, не дожидаясь прихода грешников на его суд.
Словно почувствовав, что я о нём думаю, священник повернулся ко мне и наградил строгим, но явно ободряющим взглядом. Стало легче. Злоба перестала душить. Правда, и жалость скукожилась. Теперь я смотрел на потерявшую сознание женщину как на совсем чужого человека, попавшего в неприятную ситуацию. На причале творилось сущее столпотворение, и это явно не нравится местным хозяевам – биндюжникам. Старший артели тут же отдал приказ, и плечистые парни оттёрли посторонних к широкому проходу между складами. Не стали делать исключения и для тётушки с кузеном, а вот отца Никодима тронуть побоялись. Он спокойно взошёл на борт «Селезня» и подошёл ко мне.
– Стёпа, ты как? – участливо, но в то же время сохраняя серьёзный вид, спросил священник.
Этот худенький, согбенный возрастом и невзгодами старичок, который совсем не походил на попов из центральных приходов города, всегда вёл себя сдержанно, говорил сухо, но все ученики приходской школы чувствовали его искреннее участие и заботу.
– Не знаю, батюшка. Не знаю.
Священник явно воспринял мои слова по‑своему:
– Да уж, теперь тебе к тётушке точно нельзя.
Конец ознакомительного фрагмента