Смерть

Глава 8

 

– Это какая‑то нелепость, – протестует мэр после минутного замешательства. – Никто не позволит вам себя резать – или какого еще черта вы задумали.

– Вы хотите доказательств, что я не могу умереть. У меня они есть. Вы правда думаете, что можно доказать это без крови? – с негодованием спрашиваю я. – Мой родной город – не единственный, который я видела в руинах. Посмотрите на все эти кресты: ими обозначена каждая бойня, которую я видела своими глазами. Но тех, которые я не видела, неизмеримо больше. Я не хочу для Лексингтона такой судьбы, не хочу, чтобы он превратился в очередной крестик на карте. Так что если хотите доказательств, вы их получите.

Молчание тянется долго, и я понимаю, что этим мужикам сейчас не по себе от всего, что я им наговорила.

– Пошло оно все на хрен, – бросает шеф полиции, обхватив голову обеими руками. Стул жалобно скрипит под его весом. – Как по мне, если дамочка хочет себя порезать, чтобы доказать свое, пусть режет.

Я вообще ничего не хочу.

Начальник пожарной охраны буравит меня долгим изучающим взглядом, а потом кивает.

– Серьезно? – выдыхает мэр. – Ну что ж, прекрасно.

Я закатываю рукав, а мэр что‑то неслышно шепчет себе под нос.

– А что именно вы собираетесь сделать? – интересуется пожарный, сузив глаза.

– Я не собираюсь убивать себя, если вас это волнует. На мне все заживает неестественно быстро, я планирую продемонстрировать именно это.

– И как, интересно, один небольшой порез докажет, что вы не можете умереть? – Голос мэра звучит почти враждебно.

Я шумно выдыхаю.

– Может, мне лучше уйти? – Я чувствую, что потерпела поражение. – Я хочу помочь, но раз вы уверены, что у меня дурное на уме, могу и уйти. – При этой мысли во рту у меня становится горько. Я не хочу уходить, но нужно же уметь вовремя остановиться. Думаю, я представляю, в какую сторону Смерть направится после Лексингтона. Если уйду сейчас, возможно, снова сумею его опередить…

– Если на уме у тебя дурное, – говорит мэр, – ты никуда не пойдешь.

Шеф полиции поднимает руку.

– Никто не предлагает тебе уйти. – Он бросает пронзительный взгляд на мэра. – Делай что нужно, чтобы подтвердить свои слова.

Я вздыхаю с облегчением. Отлично, у меня получается. Я перепугала этих начальников, но это не смертельно.

– Так я возьму нож?

Мужчины снова напрягаются, как будто я только что не говорила, что нож понадобится. Наконец, пожарный кивает первым.

– Валяй.

Я медленно тянусь к своему кинжалу.

– Одно неверное движение, мисс, и я уложу тебя не задумываясь, – предупреждает шеф полиции.

– Ясно, – тихо бормочу я, извлекая ножик.

Не самая скверная ситуация из тех, что я себе представляла. Я предполагала, что разговор либо вообще не состоится, либо все затрещит по швам и я ни за что не доберусь до этого этапа. Но мы живем во времена кошмарных чудес. Представить себе победу над смертью сейчас намного легче, чем было бы, скажем, тридцать лет назад.

Обнажив левое предплечье, я подношу нож к коже. Секунду медлю, глубоко вдыхаю. Я, надо признаться, никогда еще не проделывала такого, и внутри все дрожит от ожидания.

Не давая себе времени передумать, я провожу лезвием по коже. Плоть расходится до ужаса легко. Боль приходит на миг позже, и даже после всего, что я испытала раньше, такое резкое жжение – все равно шок.

Я стараюсь дышать ровнее и роняю нож на стол, а из раны капает кровь.

Сидящий напротив начальник пожарной части вскакивает и протягивает мне носовой платок.

– Чтобы кровь унять, – поясняет он, – платок чистый.

Бросив на него благодарный взгляд, я принимаю платок и стираю кровь. А через секунду огибаю стол и протягиваю руку мужчинам.

– Посмотрите на рану поближе, – предлагаю я, – чтобы точно знать, что это не трюк.

Я промокаю кровь, хотя из пореза струится новая. Трое вокруг меня внимательно осматривают руку, а пожарный даже решается взять ее и повертеть и так и сяк.

– И сколько времени нужно, чтобы все затянулось? – интересуется он, отпуская мою руку.

Я пожимаю плечами.

– Час, может, два.

– Два часа? – Мэр воздевает руки, словно спрашивая: вы о чем вообще?

И я согласна, два часа – это долгое ожидание.

– Если это проблема, – предлагаю я, – посадите меня в камеру, заприте на два часа, а сами начинайте разрабатывать план эвакуации. Если я вру, можете там меня и оставить. Но если нет, – добавляю я стальным голосом, – лучше вам начинать готовиться.

 

______

 

В камеру меня не сажают, но отводят в допросную, где и держат два часа, заперев снаружи.

Время ползет, как улитка, но вот наконец щелкает замок и полицейский открывает дверь. Следом за ним в крошечную комнатку входят шеф полиции и мэр.

– Хэнк сейчас занят, – объясняет шеф полиции, затворяя за собою дверь. – Не может подойти.

Видимо, Хэнк – это начальник пожарной части, и я искренне надеюсь, что занят он эвакуацией населения.

Мэр кивает на мою раненую руку, скрытую сейчас под бинтами.

– Как там дела? – спрашивает он настороженно. Кажется, он до сих пор думает, что это какой‑то розыгрыш.

Глядя на пришедших мужчин, я разматываю повязку, пока не сваливается последний виток. Под бинтом пятно запекшейся крови на том месте, где был порез. Из стакана, который мне оставляли, я выплескиваю на руку немного воды и бинтом стираю кровь.

Края раны срослись. Даже слабого следа, даже царапины не осталось на том месте, где находился порез.

– Черт меня побери. – Шеф полиции говорит тихо, почти восхищенно. Потом поднимает на меня глаза. – Кто вы такая?

Почти тот же вопрос задал мне и Смерть, и при воспоминании об этом меня пробирает озноб.

– Теперь вы мне верите? – спрашиваю я.

В допросной тихо.