Смерть

Мой взгляд снова возвращается к всаднику, который жив и может проснуться в любой момент.

Я смогу это сделать. Я смелая и не собираюсь оставлять этому говнюку остатки своего личного имущества. Он и так достаточно у меня забрал.

Убеждая себя таким образом, я вытягиваю нож из ножен и медленно подползаю ближе, пока не оказываюсь верхом на всаднике, – его ноги между моими, как в ловушке. Поднеся нож к его горлу, я тянусь к рюкзаку.

Приходится приложить немало усилий, но вот, наконец, мешок на свободе.

Всадник подо мной шевелится, сдвигает черные брови, но затем его лоб разглаживается.

У меня, похоже, совсем не осталось времени.

Можно броситься наутек, но есть и другая возможность, слишком соблазнительная для злопамятной меня. Поэтому я, бросив мешок на траву, остаюсь в тележке, прижав к его шее нож, и жду, когда он очнется.

Не могу удержаться, чтобы его не рассматривать. Лицо совершенно чистое, как будто несколько часов назад десятки стрел не превратили его в месиво. Еще более странно то, что на нем нет ни пятнышка крови.

У него все по‑другому.

Каждый раз, когда умираю я – хоть бы и совсем ненадолго, – это всегда оставляет на мне какой‑то след. Порванная одежда, кровь на коже – хоть что‑то. А глядя на всадника, я не вижу ничего подобного. Как будто вчера с ним ничего такого не случилось.

Изучая его, я хмурюсь. Никогда не доводилось видеть кого‑нибудь настолько… настолько абсурдно прекрасного, прекрасного и убийственного. Для такого рода красоты должно иметься особое название. Для красоты, которая буквально убивает.

Спустя некоторое время я замечаю, что он опять зашевелился. Только на этот раз его веки подрагивают и глаза резко распахиваются.

Я – первое, что он видит перед собой.

– Давно не виделись, Смерть, – говорю я. – Скучал по мне?

 

Глава 12

 

Он хочет сесть.

– О‑о‑о. – Я чуть сильнее прижимаю лезвие к его коже. – На твоем месте я бы этого не делала.

Всадник опускает взгляд на нож. Когда он переводит его на меня, в его глазах поблескивает ехидство.

– Ты хочешь причинить мне вред?

Подбираюсь поближе.

– Вообще‑то я уже. – Не то чтобы именно я. Мои выстрелы, и в этом я практически уверена, все ушли в молоко, но за подготовку нападения я отвечаю. – Я поклялась, что остановлю тебя.

Я не замечаю движения руки всадника, пока та не обхватывает мою шею. Совсем забыла, каким чертовски стремительным он может быть.

Он не душит, а я даже не пытаюсь оторвать от себя его пальцы. Этой проклятой кары я ожидала с ужасом, а теперь поражаюсь собственному бесстрашию перед лицом скорой расправы.

– Отпусти, а то горло перережу, – хрипло угрожаю я.

Его тихий смех полон угрозы. Руку от моей шеи он, впрочем, убирает. Но – до меня это доходит с секундным опозданием – только для того, чтобы обхватить мою талию и одним рывком сдернуть меня на дно тележки.

От этого движения мой нож чиркает по его горлу.

Чертыхнувшись, Смерть отбирает у меня клинок и отшвыривает его. А потом прижимает меня к доскам.

Теперь уже он нависает надо мной, кровь из раны капает мне на губы и подбородок. Почувствовав ее медный вкус, я начинаю биться, вырываясь.

– Глупая женщина, – шипит он. – Тебе следовало перерезать мне глотку, пока я спал.

Сама знаю.

Глядя на меня сверху вниз, всадник ждет, пока я перестану трепыхаться. Глаза его странно блестят.

– Убив меня, ты ничего не остановишь. Ты не можешь спасти свой народ, – говоря это, он наваливается на меня всем телом.

– Не навсегда, – соглашаюсь я. – Но я постараюсь, чтобы все эти смерти давались тебе нелегко.

Он недоволен, только что не рычит, перья за спиной взъерошиваются.

– Оставь все как есть. Мне не интересно с тобой сражаться.

– Тогда перестань убивать. – Я упрямо вздергиваю подбородок.

У всадника раздуваются ноздри, и может, это только моя фантазия, но он, похоже, не на шутку обеспокоен.

– Ты думаешь, я хочу быть здесь? Считаешь, что мне нравится ездить из города в город и делать это?

– Ну, если тебе не нравится, тогда тем более стоит остановиться.

Он гневно хмурит лоб.

– Люди уходят, когда приходит их время, кисмет, и кто я такой, чтобы предоставлять кому‑то привилегии.

Ну все, с меня довольно.

Я пытаюсь атаковать его.

– Сейчас… не… наше… время, – каждое слово я сопровождаю взмахом кулака или ударом сапога.

Мои действия беспорядочны, всадник легко парирует удары, но это не мешает мне продолжать кидаться на него. Клянусь его фарисейским богом, я сейчас выцарапаю ему глаза.

А он откидывается назад и легко уклоняется от ударов.

– Ты опять решила навредить мне, смертная? Ты забываешь, кто я такой.

Смерть не утруждает себя тем, чтобы скрутить мне шею, но… но…

Моя спина выгибается, глаза округляются – адская боль пронзает все тело.

Что ты делаешь? – пытаюсь я выговорить, но эти ощущения не дают даже вздохнуть. – Такое чувство, будто… будто я сохну, увядаю. Будто мою жизнь тянут, высасывают из тела.

Я гляжу в глаза Смерти, который забирает мою жизнь. Наверное, именно это он и делает. Я чувствую, как с моих костей опадают годы, точно луковая шелуха, а меня пожирают изнутри. Хочу закричать, но выходит только сдавленное сипение.

Чем дольше Смерть на меня смотрит, тем сильнее меняется выражение его лица, брови поднимаются все выше, словно он чего‑то не понимает. Мрачная личина сползает, и дышит он все чаще и чаще. Мне удается дотянуться до руки, сдавившей мне шею, и я пытаюсь ослабить его хватку.

Но я слишком слаба, мне нипочем не разжать пальцы Смерти. Я задыхаюсь. В следующий раз, когда я поймаю это чудовище, обязательно прирежу его, пока он будет спать.

Внезапно Смерть изумленно вскрикивает и отпускает меня, да еще и отодвигается подальше.

– Зачем ты это сделала? – спрашивает он и выглядит при этом глубоко изумленным. – Я не хочу чувствовать такое.

Я лежу молча, пытаясь отдышаться.