Смерть

– Так стреляла бы уже. – Это звучит как вызов.

Он мне не верит?

Я выпускаю стрелу. Скользнув по латам, она падает на землю в нескольких футах от него.

Но… всадник, похоже, этого не ожидал.

Я успеваю только поднять руку, чтобы выдернуть из колчана еще стрелу, когда Смерть устремляется вперед, мгновенно сократив расстояние между нами. Я не успеваю ничего сделать, как он выхватывает у меня лук и стрелу и отбрасывает далеко в сторону.

– Эй! – взвизгиваю я.

Не обращая внимания на мои протесты, Танатос сдергивает с моего плеча ремень, на котором висит колчан, и отшвыривает и его. Видя, как колчан падает на труп, который я пыталась ограбить, я морщусь.

И вот теперь я с голыми руками против ангела смерти.

Поднимаю голову выше, выше и заглядываю в жуткие глаза всадника. Он мрачно взирает на меня сверху вниз; на скуле все еще подергивается мускул.

– Ты в самом деле думаешь, что можешь на что‑то повлиять? – Он надвигается на меня, пока не касается нагрудником лат. – Преследуя, стреляя в меня?

Он явно злится, следовательно, наконец я что‑то делаю правильно.

– Люди убегают от тебя – и выживают, – говорю я. – Так что да, думаю, я на что‑то влияю.

Его лицо меняется. Он, кажется, озадачен.

– Это был единственный город – город, который я уничтожил через несколько часов после того, как расстался с тобой в тот день. И с тех пор я истребил еще дюжину других городков. Твои усилия искренни, – признает он, – но лишены смысла.

Не давая мне времени на ответ, Танатос изумляет меня: взяв за подбородок, внимательно рассматривает мое лицо.

– Все живущее подвластно мне, кисмет. Цари и нищие, младенцы и воины, киты и мухи, секвойи и одуванчики – все имеет конец. И когда время наступает, я привожу приговор в исполнение. Ты не остановишь меня ни сегодня, ни завтра – ты не остановишь меня никогда. Но вопреки всему мне, кажется, нравится наблюдать за твоими попытками.

С этими словами он убирает руку с моего лица.

Я, оступаясь, пячусь, да он и сам отходит от меня.

– В следующий раз, когда мы встретимся, Лазария, я не буду столь же добр к тебе, – предупреждает он, широко раскидывая крылья. – Но все же приходи, мне нравится наше общение.

Он взмывает в небо, бросив на меня последний прощальный взгляд, и от ветра, поднятого его крыльями, мои рассыпанные по земле стрелы разлетаются во все стороны.

 

Глава 15

 

Эймс, Айова

Декабрь, год Всадников двадцать шестой

 

Не могу сказать, сколько времени я провела, сидя на этом полуразрушенном мосту и дожидаясь, когда же подо мной по федеральной автостраде проедет всадник, не уверенная ни в том, что он здесь вообще появится, ни в том, что мой откровенно сырой и безумный план сработает.

Знаю я лишь одно: от холода моя задница скоро отвалится, так что ждать тут и дальше – однозначно скверная идея.

Я дышу на руки и растираю их. Нос как сосулька, уши болят, пальцы на ногах ничего не чувствуют. За последний месяц я уже три раза, в разные дни, зарабатывала обморожения и сегодня могу заполучить четвертое. Все зависит от того, сколько я здесь просижу.

Но сквозь тучи пробивается водянистый рассвет, и этот день, как знать, может оказаться теплее предыдущих.

Достав термос, делаю глоток кофе. В том, что всадник движется этим путем, я практически уверена. Я знаю, что он добрался до Миннеаполиса, и думаю, что следующим большим городом, на который он нацелился, будет Де‑Мойн.

Не успеваю убрать термос, как отовсюду появляется обезумевшая живность. Кошки, собаки, куры, олени, птицы, коровы, лось; я вижу даже пару бизонов.

Животные проносятся по шоссе и по полям с обеих сторон от дороги. Их поток иссякает так же внезапно, как и появился, и мертвенная тишина, воцарившаяся вслед за этим, обволакивает меня. Эта тишина уже привычно ассоциируется со Смертью.

Тянутся долгие минуты, но наконец я замечаю всадника – он неторопливо рысит по 35‑й автостраде, той самой, что проходит под местом моей засады.

За прошедшие месяцы я стала лучше стрелять из лука, но пальцы от холода онемели, и я едва ли смогла бы вышибить всадника из седла.

Поэтому сегодня я приготовила кое‑что другое.

Подтянувшись ближе к низкой стене перехода и положив руку на ледяной бетон, я припадаю к настилу и замираю. Мой взгляд прикован к шоссе. Участок перехода слева от меня обрушился, так что подо мной проход по дороге резко сужен, там образовалось своего рода бутылочное горлышко. Хочет того всадник или нет, он вынужден будет проехать именно здесь, и я намерена этим воспользоваться.

У меня перехватывает дыхание, пока я жду всадника.

Слышу уверенный топот его скакуна, ближе и ближе. Тихо, не сводя глаз с шоссе подо мной, достаю из ножен клинок.

Копыта стучат все громче, скоро он пройдет под переходом; я чувствую себя взведенной пружиной. Жду. Секунды растягиваются в вечность.

Наконец я вижу серую в яблоках голову коня в двадцати футах ниже себя. Затем в поле зрения появляется волна черных волос Смерти и его серебряная броня – он смотрит перед собой, не замечая моего присутствия.

Я прыгаю.

В следующее мгновение, в воздухе, осознаю, что это абсолютно идиотская и обреченная на провал идея, но что делать, теперь уже слишком поздно.

Вместо того чтобы элегантно приземлиться в седло, как мне представлялось, я шмякаюсь сверху на всадника.

Он рычит, но я сбиваю его с коня, и мы оба кубарем скатываемся на дорогу. Все это довольно болезненно и как‑то малопристойно, зато мне удается, не дав Смерти опомниться, нанести удар ножом ему в шею.

– Лазария, – хрипит он, хватаясь за горло. Между пальцами струится кровь, и я чуть слышно всхлипываю.

Я уже сражалась с ним раньше и ранила и убивала его. Но сейчас – сейчас все слишком близко и потому кажется страшным. Стрелять в кого‑то издали куда более обезличенно, чем… вот так.

Выдернув кинжал, я отбрасываю его, как будто он жжет руку. К горлу подступает дурнота.

Ну, все равно поздно жалеть о содеянном. Всюду кровь, а рана, нанесенная мной, слишком глубока. Веки Танатоса закрываются, и секунды спустя его тело безвольно обвисает.