Смерть

Становится до боли тихо.

И нет ничего, что могло бы облегчить тоску этого мучительного момента.

У меня от падения болят плечо и ребра, да еще и подташнивает от того, что я только что сделала, но я заставляю себя встать.

Кряхтя, как дряхлая старуха, поднимаюсь по переходу за своими вещами. Вернувшись к всаднику, я наконец замечаю запах.

Ладан и мирра. Подняв голову, я вижу коня Смерти, стоящего футах в двадцати, и факел всадника, торчащий из седельной сумки. В воздухе клубится ароматный дымок, а меня пробирает холод.

Я понимаю, что эта рана не остановит его надолго. Единственный реальный способ удержать всадника – быть с ним рядом и постоянно убивать, снова и снова, не давая ему очнуться.

Я уже обдумывала эту идею раньше, но до сих пор не могу принять ее, особенно после того, что только что сделала.

Ты могла бы держать его в плену.

Эта мысль заставляет меня замереть.

Я могла бы держать его в плену.

Проще было бы, наверное, оседлать ураган.

Невозможно остановить силу природы, но это не обескураживает меня. Ну, потому что, кто знает, вдруг у меня получится?

Есть только один способ проверить.

 

______

 

Смерть приходит в себя на полу заброшенного амбара. Здесь пахнет плесенью и мокрой псиной. О, и благовониями – конь Смерти тоже тут, решил к нам присоединиться. Ароматы, надо признать, довольно неплохо забивают здешнюю вонь.

Я сижу скрестив ноги по‑турецки перед Танатосом, все тело до сих пор ноет после того, как я, выбиваясь из сил, притащила сюда громадного крылатого мужчину.

Пока я смотрю на всадника, его веки начинают дрожать, и он моргает. Это какая‑то невероятная магия – странно видеть, как Танатос восстает из мертвых. Еще удивительнее было наблюдать, как с моей одежды исчезает его кровь, а доспехи – я оставила их там, под переходом – вновь появляются на его теле.

Взгляд его сразу же находит меня.

– Лазария. – И вдруг он улыбается, как будто не может противиться этому желанию. И это так поразительно, что у меня трепещет сердце. – Чему я обязан столь неожиданным удовольствием?

Всадник – он лежит на боку – хочет поднять руку, но я связала его веревкой, на которой обычно сушу белье. Не самая прочная штука, но я постаралась замотать его туго.

Он смотрит на связанные руки и ноги, и улыбка медленно сползает с его лица.

– Ты сшибла меня на землю, – вспоминает он.

Я стараюсь не кривиться при воспоминании о своем неуклюжем прыжке.

Всадник поднимает на меня глаза.

– А потом ты меня зарезала. – В его голосе возмущение. – А теперь…

Он изучает путы.

– Ты мой пленник, – сообщаю я, пока он кое‑как принимает сидячее положение. При этом его крылья делают взмах.

Смерть вздергивает бровь.

– Я твой… – и вдруг он фыркает, – …пленник?

Он смакует слово, и все это его явно веселит – а я уже, кажется, готова снова ткнуть его ножом. Ну, понимаете, просто чтобы напомнить, какая у нас расстановка сил.

Всадник запрокидывает голову назад, убирая упавшую на лицо прядь, и у меня от этого неожиданного движения выплескивается в кровь адреналин.

Танатос это замечает, и что же? Он снова усмехается и цокает языком.

– У тебя никогда ничего не получится, кисмет. Как ты собираешься меня контролировать, если каждое мое движение пугает тебя?

Прищурившись, я с вызовом смотрю на него.

– А будет так, – медленно произношу я. – Мы останемся здесь, вместе, и если ты хоть дернешься, чтобы удрать, я пристрелю тебя.

– Насколько я понимаю, это ловушка. – Кажется, он ничуть не встревожен и не чувствует себя побежденным. Он держится совсем не так, как держался бы любой на его месте. Нет, он, представьте, развлекается.

Подонок.

– Что же ты собираешься со мной делать? – спрашивает он, окидывая меня взглядом. И почему‑то под этим оценивающим взглядом к моим щекам приливает кровь.

– Собираюсь держать тебя здесь. Отсюда ты не сможешь разрушать города.

Глаза Смерти сверкают, но он ничего не отвечает.

Я поймала существо, которое выше меня в пищевой цепи. Какая же я дура, что решилась на такое и вообще попыталась это сделать.

– Значит, мы будем жить здесь? – Он обводит взглядом сарай. – Вместе?

У него это звучит так, будто мы создаем пару.

Мой план разваливается на глазах.

Я исподлобья гляжу на всадника.

– Все совсем не так.

– А как же?

– Если ты двинешься, я нападу.

Смерив меня лукавым взглядом, всадник нагибается влево.

– Я двинулся, – язвительно сообщает он.

– Не ребячься, – обрываю я.

– Я не умею ребячиться, – возражает Танатос. – Я никогда не был ребенком.

Я снова пронзаю его взглядом. А он накреняется вправо.

– Опять двинулся.

Ах, чтоб тебя!

Молниеносно выхватываю лук, накладываю на тетиву стрелу и палю в него. Всадник шипит, когда я попадаю ему в крыло и стрела застревает в перьях.

– Для меня это не шутки, – объясняю я. – Не будешь меня слушать, я буду стрелять.