Смерть
– Уверена? – На скулах Смерти так и ходят желваки от боли. – Потому что мне кажется, что ты не такая жестокая, какой хочешь казаться.
На это мне нечего сказать. Всадник до боли близок к истине; не знаю, как ему это удается, но он видит меня насквозь.
Поскольку я сижу молча и не отвечаю, он первым нарушает тишину.
– Ты собираешься вынимать стрелу? Или боишься, что я шевельнусь?
– Может, я хочу посмотреть, как ты корчишься от боли.
– Это не доставляет тебе удовольствия. – Теперь он серьезен. – Так же, как и мне.
– Тебя не радует насилие? – Я поднимаю брови. В это слишком трудно поверить.
– Я понимаю, почему ты становишься на моем пути, – мягко говорит Смерть, игнорируя мой вопрос. – Мы похожи в одном отношении, очень важном.
Теперь он решил, что мы похожи? С каждой секундой разговор становится все более безумным.
– Долг есть долг, – продолжает Смерть, слегка откинувшись назад. – Но, отвечая на твой предыдущий вопрос: нет, меня это не радует.
______
Проходят часы, и свет меркнет. Трудно что‑то разглядеть в темноте, и от этого я начинаю изрядно нервничать. Я почти уверена, что почувствую, если Смерть сумеет освободиться, но это не абсолютная уверенность – чтобы знать наверняка, мне пришлось бы подобраться к нему ближе, а это рискованно.
– Мне это нравится, – признается Танатос, нарушая молчание.
Голос у него ну прямо бархатный, такой должен бы успокаивать. Вместо этого у меня учащается пульс из‑за детского страха перед этим существом.
– Тебе нравится что? – недоверчиво уточняю я, пытаясь контролировать голос.
– Сидеть с тобой. Говорить с тобой. В кои‑то веки не сражаться, – охотно отвечает Танатос. И, помолчав, добавляет: – Наши сражения… мериться с тобой силами приятно, это освежает и бодрит, но, увы… словом, теперь ты знаешь, что2 я чувствую, причиняя тебе боль. Говорить с тобой – совсем иное, это занятно.
От этих слов мой страх меняет очертания. В памяти всплывают обрывочные мысли и даже мечты, что забредали в последние месяцы в мою голову. Те, в которых Смерть не враг мне, в которых он смотрит на меня и касается меня совсем по‑другому…
Видно, я повредилась умом.
Я прочищаю горло.
– Не говори так.
– Почему? – удивляется Смерть.
Я тру глаза.
– Потому что.
Потому что тогда ты начинаешь мне нравиться, а даже сама эта идея абсолютна ужасна.
В амбаре жутко тихо, это вгоняет меня в депрессию, и почему‑то хочется увидеть лицо всадника.
Он прав. Есть что‑то занятное в том, чтобы сидеть здесь и болтать с… угрозой.
– Мы схожи и в другом отношении, тоже очень важном, – произносит он после паузы.
И в чем же это? Вопрос готов сорваться с языка, но я не позволяю себе задать его.
А Смерть так и не дает объяснения.
______
К середине ночи становится ясно, что я влипла по самое не могу.
Я замерзла, ужасно хочу есть, пить и в туалет. И, что хуже всего, я устала. Ведь я совсем выбилась из сил, гоняясь за этим типом по всей стране.
Я зеваю в пятый раз. Или в шестой?
– Лучше тебе не засыпать, кисмет, – подает Смерть голос из темноты. – Тогда я нанесу удар.
– Лучше тебе не двигаться, всадник. Тогда я выстрелю.
Слышу его смех, низкий и почти сексуальный. От этого звука у меня в животе что‑то сжимается.
– Что значит это слово? Кисмет? – спрашиваю я через пару секунд.
Он и раньше много раз называл меня так.
Повисает долгое молчание.
– Я полагал, что ты должна знать, – откликается он наконец. – Это же, как‑никак, человеческое слово… Оно означает судьбу.
Судьбу?
– И почему ты меня так зовешь? – Мне искренне любопытно.
Но он не отвечает, а у меня нет сил приставать к нему с расспросами.
После его предостережения не засыпать дремота на время слетает с меня, словно и не бывало. Но время идет, и делать нечего – только сидеть, глядя во тьму.
Я не собиралась засыпать. Честно говоря, я поклялась бы, что не спала, даже не сомкнула глаз, но вдруг прихожу в себя от того, что холодные пальцы заправляют волосы мне за ухо. В первый момент я и не вспоминаю о нашей ситуации, а касания такие нежные, что я тянусь за ними.
А в следующий момент на месте пальцев оказываются губы.
– Меня так заинтриговала мысль быть твоим пленником, Лази, что я почти решил остаться, – шепчет Смерть мне в самое ухо. – Но у меня есть работа.
При звуке его голоса я цепенею, кровь леденеет от панического ужаса: он освободился.
– Возможно, в следующий раз, – продолжает он, – ты будешь моей пленницей.
– Танат… – Я поворачиваю голову, чтобы встретиться с ним взглядом, а сама между тем тянусь к оружию, но руки Смерти ложатся на мое лицо по обе стороны головы. Он резко, с силой поворачивает мою шею, и…
Щелк.
Смерть
Веками я забирал бесчисленные жизни. Молодых и стариков, сильных и слабых. Я думал, что повидал всё.
Это не так.
Никогда еще я не встречал создания, желающего умирать снова и снова за род человеческий. Даже мои братья на такое не способны. Мы, всадники, все умирали не раз, но никогда за что‑то более значимое, чем наше дело.