Смерть

Я отворачиваюсь от Танатоса. Вокруг десятки восставших мертвецов, все они замирают, пока Смерть приближается ко мне.

– Сопротивление бесполезно. – С этими словами он подходит совсем близко.

Игнорируя предупреждение, я снова отбегаю.

И сразу же оживают зомби, только они ко мне не идут – они бросаются, и делают это до ужаса стремительно.

У меня в голове не укладывается, что они могут поднять на меня руку. Это же, в конце концов, трупы, их удел – лежать спокойно и гнить себе.

Поэтому когда меня догоняет первая восставшая, молодая женщина, ненамного старше меня самой, я теряю секунду просто на то, чтобы осознать наконец: это происходит наяву.

Холодная рука женщины‑зомби хватает меня за предплечье, и от того, что у нее такие ледяные пальцы (это чувствуется даже через рукав рубахи), к горлу подкатывает дурнота.

Я бью ее ножом наотмашь – и других подоспевших мертвяков, морщась, когда из ран, булькая, льется кровь. Один мертвый мужик, схватив мой нож прямо за лезвие, отнимает его. Второй вырывает ножи из ножен, пока я сражаюсь с третьим восставшим.

Ко мне подходит мертвый ребенок и берет меня за руку липкой ручкой. Ахаю – и от неожиданности, и от его невидящего взгляда. Малыш забирает у меня последний нож.

– Довольно, – эхом разносится в воздухе голос Смерти.

Восставшие падают на землю, роняя ножи. Зомби снова становятся безжизненными телами, какими и должны быть.

Танатос переступает через лежащие на земле трупы. Он подходит ко мне, обеими руками привлекает к себе, а у меня не остается никаких сил на протест.

Первая мысль – сейчас он взлетит вместе со мной. Может, он так и хотел, но медлит. В следующую минуту Танатос свистит; меня он не выпускает, да из его хватки и не вырваться.

Гулко стучат по асфальту копыта, и на улице появляется конь всадника, ловко маневрируя между разбросанными телами. Он уже взнуздан и оседлан.

Смерть устремляет на меня взгляд своих обсидиановых глаз, явно полный скверных намерений. Его серый в яблоках жеребец останавливается рядом, и всадник одним легким движением сажает меня на него.

Доля секунды – и Танатос оказывается в седле позади меня. А потом его мускулистые бедра сжимают мои, а металлический нагрудник лат безжалостно впивается мне в спину.

Мало этого, Смерть еще и крепко обнимает меня, потом щелкает языком, и конь снова пускается в галоп по дороге.

Мы проносимся по улицам Сан‑Антонио, дома и трупы вокруг нас сливаются в размытую полосу.

– Наконец‑то ты моя. – В его голосе слышится торжество.

Меня охватывает странная смесь ужаса и возбуждения. Как мне хочется остановить этого монстра. Как важно научиться подавлять свое странное влечение к нему.

– И не сосчитать, сколько раз я представлял себе этот миг, – сообщает он.

Он прижимает меня крепче, и я определенно улавливаю исходящую от Смерти энергию, в которой смешались любовь и ненависть.

Стараюсь не задумываться о словах Танатоса, но разве это возможно? Всадник‑то явно фантазировал на тему того, как он меня поймает и я окажусь в его власти. Я ведь и понятия не имею, что он на самом деле собрался со мной сделать – может, даже жестоко изнасиловать. Я почти уверена, что это есть в его планах.

После долгого изматывающего молчания я заставляю себя задать вопрос, который в последнее время меня изводит.

– Что ты ко мне чувствуешь?

Его губы оказываются у самого моего уха.

– Многое, очень многое, Лазария.

Точно хочет меня трахнуть.

Я икаю при мысли о том, что могу оказаться под Смертью, а он во мне.

Дело в том, что я явно не на сто процентов против этой идеи.

Господи.

Сан‑Антонио мы покидаем под аккомпанемент приглушенного грохота обваливающихся где‑то вдалеке зданий. Вскоре на смену шуму приходит тишина, и больше ничто не отвлекает меня от размышлений о том затруднительном положении, в котором я оказалась.

Опускаю взгляд на крепко держащую меня руку. На одном пальце у него серебряное кольцо, древняя монета с изображением Медузы. Я с трудом, но все же удерживаюсь, чтобы не потрогать это странное украшение.

Любоваться перстнем и рукой мне предстоит еще долго, если Смерть далеко направляется. И больше никакого выслеживания, никакой борьбы. Только много, очень много времени наедине с всадником.

Этой мысли достаточно, чтобы я попыталась предпринять еще одну отчаянную попытку сбежать.

Я с силой накреняюсь в сторону. Рука Смерти соскальзывает, и в следующее мгновение я начинаю сползать с его скакуна.

У меня нет плана, нет оружия, но, видит бог, я стану самым несговорчивым пленником всех времен и народов.

Крылья Танатоса распахиваются и удерживают меня, замедлив падение настолько, что всадник как раз успевает схватить меня за шиворот и втянуть обратно на коня. А потом снова обхватывает рукой за талию.

От его негромкого смеха я вся покрываюсь мурашками.

– Хорошая, но тщетная попытка, кисмет, – комментирует он, снова в самое ухо, и сейчас его слова звучат зловеще. – Только начни опять сопротивляться – я отпущу коня и взлечу в небо. Вот тогда тебе ничего не останется, как подчиниться.

Перед глазами мелькают воспоминания о том полете, когда Танатос нес меня по воздуху. Он держал меня, а потом выронил. Ну да, точнее, я пырнула его ножом, и он меня упустил… не специально, но все равно. Меня передергивает от мысли о том падении. О положении, в которое я попала. О тех мучительных днях.

Ничего, еще успею, все равно я от тебя сбегу, обещаю я мысленно.

А пока… пусть уж лучше Смерть думает, что я сдалась.

Я принуждаю себя расслабиться. В ответ его рука сжимается крепче. По самому этому движению понимаю: всадник буквально сочится торжеством победителя.

Урод.

Даже когда от Сан‑Антонио остается одно воспоминание, конь не замедляет бег. Ледяной воздух пронизывает меня, пробирает до костей. Я изо всех сил стараюсь не дрожать, но получается плохо. Да и холодные доспехи Смерти не дают возможности согреться.

– Если это дрожь от предвкушения нового побега, то поверь мне, кисмет, раз я сказал, я и вправду взмою в небо.

– План тут ни при чем, – стуча зубами, отзываюсь я. – Такое обычно бывает, когда смертным становится холодно.

За моей спиной Смерть ненадолго задумывается.

Вдруг он останавливает жеребца и убирает руку с моей талии. Глянув через плечо, я вижу, что он отстегивает оружие. Затем снимает наплечник и швыряет его наземь, то же проделывает с наручем.

– Что ты делаешь? – не удерживаюсь я, когда он избавляется от очередной части своих серебряных лат.