Снежный дом со свечой на окне
В последние часы старого года в его смартфоне наконец‑то включилась сеть, и он активно общался с приятелями и знакомыми девушками, поздравляя и отвечая на поздравления, объясняя, что по очень важным делам уехал из Москвы и вернётся нескоро.
– Ну, папаня, удружил! – шипел он, решив нипочём родителей не поздравлять!
Милана в своей комнате занималась примерно тем же самым, правда, родителям позвонила, в красках описала приключения последних часов, надеясь, что они всё‑таки отменят это дурацкое времяпровождение, но дождалась только поздравлений с наступающим.
Пришлось заесть расстройство найденным у Андрея мороженым.
– Одним мороженым, всего одним! Ничего! Не заметит… Да и потом, может, оно того… в сугробе выпало! – решила Милана, облизываясь, как кошка. – Хорошо ещё, что я не толстею, даже если круглосуточно мороженым питаться буду! А вот людиня Эмма очень даже толстеет! – вспомнила она одну из своих знакомых, «советчиц‑наставниц» в нелёгком деле освобождения окружающих из оков абьюзеров, с которой только что разговаривала. Правда, этот разговор, как и любое общение с Эммой, был делом непростым.
Эмма специализировалась на «токсиках» мужского рода, гневно вскипая при каждом упоминании домашнего насилия, в том числе, такого как приготовление завтраков, обедов и ужинов мужу, рождение детей, и прочих признаков абьюза!
– Их всех надо кастрировать! – провозглашала Эмма. – Всех‑всех! И тогда людини будут свободны от многовекового рабства!
Милана видела в этом некоторый недостаток, точнее, даже несколько…
– Мама отцу готовит с удовольствием. Даже напевает, когда готовит. Я её спрашивала – она только посмеялась над тем, что это насилие. Сказала, что это радость – угостить любимого человека чем‑то вкусным. Ну, не знаю‑не знаю… А потом… Если их всех того, то даже детей взять будет неоткуда! Я уж про всё остальное и не говорю.
Подобные рассуждения при Эмме лучше было не озвучивать – она наливалась дурной яростью и начинала как пулемёт выплёвывать гневные слова, становясь похожей на нечто не очень приятное.
Почему‑то Милане становилось за неё неловко, как‑то неудобно.
В такие моменты она вспоминала, как приехала в университет и оказалась в самой гуще очень модных, умных, опытных и решительных девушек, которые смотрели на Милану с презрением. А за что? Только за фото родителей, которое Милана привезла с собой!
Через некоторое время оказалось спокойнее и проще спрятать фото, не упоминать о семье, не вспоминать о любимой бабушке, о том, что Милана любит дом и очень скучает. В уши непрерывным потоком лились слова, связки слов и целые предложения о каких‑то очень‑очень модных понятиях, произносимые популярными и успешными людьми, которые, снисходительно морщась, иногда обращали своё драгоценное внимание на глупую девчонку из замшелой варварской России. Через несколько месяцев Милана вовсю уже перенимала манеру речи, обороты и жесты, стараясь слиться с ними, сделаться такой же, как они, подняться на их уровень, и не замечала, что теряет что‑то своё, важное и очень нужное.
И почему Милане только сейчас вспомнилось всё это? Как от неё словно по кусочку отщипывали её привычки‑убеждения‑ценности, и, несмотря на все громкие лозунги о том, что ценят многообразие людской жизни, категорически не воспринимали никого, кто не был бы на них похож!
– Ну да… Поговорила с Эммой, с другими людинями, вот и вспомнилось, – поняла Милана, вдруг сообразив, что никакого удовольствия этот разговор ей не доставил. – Только… только как‑то очень уж странно вспомнилось.
Это ведь именно Эмма громко высмеивала Милану, когда та случайно обмолвилась о том, что очень любит бабушку.
– Это неконструктивно! – заявила Эмма – Это просто носительница генетического материала, которая передала часть его тебе! Только и всего! Ты ей ничем не обязана – твой отец не просил твою бабку себя рожать, а ты не просила своих родаков об этом, так что бабка тебе вообще чужая.
Милане тогда показалось, что её… обокрали! Взяли и унесли что‑то очень важное, а потом растоптали это важное прилюдно, словно грязную тряпку.
– И чего я всё про неё вспоминаю? Странные такие мысли в Новый Год! А потом… Ну, не нравится она мне, так можно же и не общаться!
Второе мороженое пришлось взять для того, чтобы заесть неприятные воспоминания.
– Да и вообще! Отмечаю праздник, никого не трогаю! – бормотала Милана, активно шурша обёрткой.
– Завтра скатаешься в магазин и ещё купишь! Причём на свои, – раздался насмешливый голос – Андрей спустился, осознав, что, во‑первых, он устал от поздравлений, а во‑вторых, надо бы ещё отметить что ли… – И вообще, ты ж на диете была! Чего тебя на мои продукты потянуло?
– Переутомилась, с тобой общаясь, вот и потянуло! – парировала Милана, демонстративно прихватывая мороженое и тарелку со всякими вкусными вещами, которые машинально собрала, пока про Эмму вспоминала, видимо, в виде противоядия.
– Да это мне молоко за вредность наливать надо! А раз нет молока – налью себе чего‑нибудь покрепче! – фыркнул вслед Андрей и только головой покачал, – Вот всегда так! Начинает какая‑нибудь такая фея «ой, я на диете, я на диете», а потом – не прокормишь!
Злиться из‑за ерунды не хотелось, поэтому он тоже собрал себе поднос повкуснее и отправился к себе – заесть соседство с этой самой Миланой.
– Сидят каждый в своей норе и лопают, уставившись кто куда: кто в смартфон, кто в ноутбук! – подытожил Вася, который дежурил у мониторов. – Ну хоть не ссорятся, и то ладно.
Разумеется, никуда Милана за продуктами не поехала. Вот ещё не хватало!
– Я тебе чего, прислуга, за мороженым ездить? – возмутилась она, когда Андрей на следующий день напомнил о подъеденных запасах.
Правда, почему‑то ругаться не хотелось Видимо, сказывалось чрезмерно активное окончание года, так что сошлись на совместном одобрении средств и закупке новой партии продуктов.
Второго января Андрей, вспомнив, что у него есть старый приятель в Питере, укатил к нему, а Милана заскучала. Ехать в город было неохота – почему‑то не хотелось видеть людинь и человекинь, а старые подружки, кто с ней ещё общался, поразъехались на праздники кто куда…
– Ну скучно же! Скукота! Пойду, что ли, прогуляюсь, – Милана шла по расчищенной дороге вдоль обочины, радуясь, что машин нет и можно идти легко, а не тонуть в глубоком снегу.
Впрочем, в снег она влезла – очень уж хотелось сделать селфи на фоне изумительно заснеженных ёлочек. Пока фотографировалась, увлеклась, зашла за еловые лапы, а потом услышала звук мотора.
Глава 12. Год не собаки
Машина двигалась неспешно – низкая посадка не давала разогнаться, тем более что пара, едущая в автомобиле, была очень занята – активно ссорилась.
