Сотня. Смутное время

– Разум очисть. Все дела, беды, мысли отринь. Стань, словно сосуд пустой. Сумеешь?

– Попробую, – мысленно кивнул Матвей, припоминая правила медитации.

Когда‑то, занимаясь рукопашным боем, он изучал подобные методики, чтобы перед серьёзными схватками держать все чувства в железном кулаке. Вот и теперь, сделав глубокий вздох, он на некоторое время задержал дыхание и, медленно выпуская воздух через нос, постарался избавиться от всех мыслей и чувств.

– Не ошибся я. Добрый вой будет, – послышалось одобрительное ворчание. – А теперь терпи.

То, что случилось дальше, описать словами было не просто сложно. Невозможно. Стало одновременно холодно и жарко. Сыро и сухо. Темно и светло. В общем, на парня навалились одновременно все противоположности, которые только можно представить. И среди всех этих ощущений выделялись боль и блаженство. Такого Матвей ещё никогда не испытывал. Хотелось одновременно заорать, послать деревянного идола куда подальше и продлить эти ощущения.

Но сил не было. Вообще. Парень даже не понимал, дышит ли он вообще, и что от него осталось. Тело словно растворилось. Остался только разум. Точнее, та его часть, которая отвечала за восприятие ощущений. Сколько продлилась эта пытка, Матвей так и не понял. Но неожиданно всё оборвалось. Остались только полная, звенящая пустота и чувство необычайной лёгкости. Казалось, подпрыгни, и взлетишь прямо в стратосферу.

– Молодца, казак. Всё снёс. Не ошибся я. Сильна в тебе старая кровь. Добрый вой вырос. Теперь ступай. Делай, что тебе Святослав скажет. Он худого не посоветует. Дорог ты ему.

– Почему? – нашёл в себе силы спросить Матвей.

– Родич ты ему дальний. Давно это было, да только он помнит. Да ещё отец твой знает про то. Старые то дела. Тебя уж не касаемо. Ступай. И помни, что в бою говорить надобно.

– Ещё один вопрос. По делу, – опомнившись, зачастил парень.

– Спрашивай.

– Слова те только в рубке говорить надо или, стреляя, тоже можно?

– Можно. Главное, чтобы ворог от твоей руки пал. А уж как ты его сразил, не так важно.

Эта странная связь вдруг оборвалась, и на Матвея разом навалились звуки, ощущения, эмоции, в общем, всё то, чем обычно живёт и пользуется обычный человек. С грехом пополам разлепив веки, парень поднял голову и попытался оглядеться. Рядом раздались быстрые шаги и чьи‑то сильные руки накинули ему на плечи тяжёлую медвежью шкуру. Потом всё те же руки с неожиданной силой вздёрнули парня на ноги и повели куда‑то.

Окончательно очнулся Матвей уже в хате деда Святослава. На его лежанке, застеленной толстой периной. Прислушавшись к своему многострадальному организму, парень вдруг понял, что чувствует себя живым и вполне здоровым. Даже вечно ноющая спина унялась. Та выматывающая нервы боль исчезла. Совсем. Словно её никогда и не было. Глубоко вздохнув, Матвей медленно сел и с ходу наткнулся взглядом на взгляды старика и отца.

Сидя за столом, с неизменным чаем, оба казака коротали время, ожидая, когда он придёт в себя. Стремительно поднявшись, дед Святослав в два шага оказался у лежанки и, склонившись к парню, заглянул ему в глаза. Потом, откинув бурку, которой он был укрыт, старик внимательно осмотрел его торс и, едва заметно улыбнувшись, выпрямился, тихо выдохнув:

– Свершилось. Принял батюшка кровь твою.

– Чего б ему не принять, коль сам всё устроил? – не понял Матвей. – Зачем тогда затевать всё это было?

– Не всё так просто бывает. Иной раз и пращур ошибиться может. Сил у него мало теперь. Так что всякое бывает, – наставительно ответил старик и тут же сменил тему, решительно приказав: – Вставай. Вон там, на лавке исподнее чистое возьми, и в баню ступай. Там уж готово всё. Тебя только ждали.

Помня, что старик в этом деле главный распорядитель, Матвей покорно поднялся и, прихватив заботливо приготовленное бельё, вышел из дома. До бани он добрался без приключений. Даже не запнулся на вымерзшем, тёмном дворе. Три свечи тускло освещали помещение бани, топившейся по‑чёрному. Плеснув на каменку ковш кваса, разведённого водой, парень с удовольствием вдохнул приятный аромат и, взобравшись на полок, принялся обмахиваться веником.

Отмывшись до скрипа, он выбрался в крошечный предбанник и, подхватив льняное полотенце, принялся утираться. Но когда, опустив голову, наткнулся на рисунок у себя на груди, растерянно замер, не понимая, что это такое и откуда взялось. Ровно напротив сердца тонкой линией виднелся странный рисунок, очень напоминавший шрам. Коснувшись его пальцем, Матвей отметил, что никаких неприятных ощущений не испытывает, и удивлённо хмыкнул.

Рассмотреть сам шрам толком не получалось. Требовалось зеркало, но парень почему‑то был уверен, что это та самая метка, о которой говорил идол. Называть его богом или по имени Матвей не рисковал. Почему? Да самому бы понимать. Помнил только, что и Святослав, и отец, и старый Елисей всегда называли его иносказательно. Пращур, батюшка, громовержец, но никогда по имени. У самого же парня древнее божество ассоциировалось именно с идолом.

Может, не слишком почтительно, но достаточно точно. Увлёкшись самосозерцанием, он не услышал, как в предбанник вошёл Святослав. Увидев парня за этим странным занятием, старик едва заметно усмехнулся и, махнув рукой, проворчал:

– Одевайся уж. Хватит самого себя лапать. После в зерцало разглядишь, что там. Хотя мог бы и так понять.

– И что там? – не сдержал Матвей любопытства.

– Волк бегущий. Ты ж Лютый, – пожал старик плечами.

 

* * *

 

В доме старого Святослава они провели двое суток. Утром третьего дня Григорий запряг в дроги коней и, поклонившись старику, уселся на передок телеги. Стоявший у крыльца Матвей растерянно вздохнул, не понимая, что именно сказать или сделать, и вообще, как правильно выразить свои чувства и мысли в отношении всего произошедшего. Святослав, глядя, как парень мнётся и перетаптывается, словно застоявшийся конь, только усмехнулся и, подойдя, тихо произнёс:

– Не журись, казачок. Всё добре будет. Ты только делай так, как тебе батюшка велит. И постарайся в бою больше белым оружием воевать. Ну не любит он огненного бою. Совсем.

– А мне сказал, что и так можно, – растерянно буркнул Матвей.

– Можно‑то оно можно, да только после такого сил ему меньше приходит. Потому и говорю. Клинком работай. Ну, или на худой конец ножами своими. Так оно вернее будет.

– Добре, дядька, запомню, – всё так же растерянно кивнул парень, пытаясь понять, с чего вдруг такая разница в показаниях.

– Не любит он слабость свою показывать, – ещё тише проворчал Святослав в ответ на его мысли. – И то сказать, какой вой такое любит? А он в первую голову роду заступник.

«Блин, и у богов свои комплексы имеются», – фыркнул про себя парень и, кивнув, снял папаху.

В пояс поклонившись старику, Матвей уселся на телегу и, оглянувшись, с лёгкой улыбкой спросил:

– Дедушка, а в гости‑то к тебе приезжать можно?

– От дурень, – рассмеялся Святослав. – Ты же мне наследник, неужто я тебе в доме откажу?