Сумрак Чужой войны

Ничего удивительного в поведении имперской элиты я не вижу, поскольку обстановку на фронте знаю, наверное, даже лучше главнокомандующего. Невеселая там обстановка, и это очень мягко сказано. Впрочем, чего‑то подобного вполне можно было ожидать. За время нашего марша к Москве Кан с помощью летающих разведчиков успел неплохо изучить центральный участок фронта, на котором активно действовали специальные подразделения противника, использующие артефакты, добытые из обломков линкора «Консул Мар». Противостоять им регулярные части русской армии оказались не в состоянии. Фронт откатывается на восток едва ли не со скоростью марша пехотных частей коалиции, и за истекшее время враг успел преодолеть почти треть пути к столице.

На экстренном совещании штаба армии я оказываюсь уже через два с половиной часа после прибытия. Капитан‑гвардеец сопровождает меня до самых дверей зала, где уже собрались высшие армейские чины – генералы и графы, отвечающие за различные участки фронта. Возглавляют весь этот парад сияющих мундиров герцог Клещеев и лично Богдан Первый. Естественно, присутствует здесь и глава тайной службы генерал Бубнов, а справа от императора я замечаю ещё одного знакомого мне персонажа, с которым мне, похоже, вскоре придется довольно плотно взаимодействовать.

Командующий императорской гвардией генерал‑аншеф граф Боргин смотрит на меня со странной смесью вялого интереса и почти неприкрытого пренебрежения. Перспектива нашего сотрудничества его явно не радует. Очень уж велика разница между провинциальным бароном и командиром соединения, считающегося высшей военной элитой империи. К тому же он граф, и в нашей феодальной иерархии стоит на две ступени выше меня, что очень существенно. Ну а с учетом его должности, связей и статуса, этот разрыв начинает казаться совсем уж непреодолимой пропастью. Всем своим видом Боргин демонстрирует, что такие, как я, созданы только для того, чтобы беспрекословно выполнять его приказы, а сама идея согласовывать со мной какие‑то планы и действия не вызывает у него ничего, кроме брезгливого недоумения.

Самое интересное, что Боргин далеко не один такой. Многие высшие аристократы империи воспринимают меня точно так же, но открыто идти против воли монарха всё же не решаются, так что при моем появлении ограничиваются лишь недовольными гримасами, демонстрируя бывшему деревенскому охотнику, что в высшем обществе ему совершенно не рады. Ещё недавно они вели себя более сдержанно, особенно сразу после демонстрации лидерам вражеской коалиции шагающих танков и последовавшего за ней заключения мира. Теперь же, когда этот мир рухнул, многие из них совсем не против сделать меня главным виновником новой войны, начавшейся для Русской Империи крайне неудачно. Впрочем, император и герцог Клещеев этот подход, похоже, не вполне разделяют, так что пусть себе генералы гримасничают, я это как‑нибудь переживу.

Исполняю в сторону императора предусмотренный этикетом поклон, и мажордом постным голосом объявляет о прибытии барона Белова, едва заметно спотыкаясь на моем скромном титуле. Не привык он, похоже, представлять высшему свету всяких голодранцев. Богдан Первый, само собой, замечает реакцию своей свиты на мое появление, но делает вид, что ему это глубоко безразлично.

– Ну, раз теперь все в сборе, приступим, – негромко произносит монарх и переводит взгляд на своего брата. – Герцог, центральное направление – ваша зона ответственности. Именно там сейчас складывается наиболее тяжелое положение, так что начнем с вашего доклада о текущем состоянии дел на фронте.

– Ситуация критическая, – негромко произносит Петр Клещеев, и, судя по выражению его лица, он ничуть не сгущает краски. – Мы сейчас не в том положении, господа, чтобы пытаться приукрашивать реальную ситуацию, а потому скажу прямо – вверенные мне войска находятся на грани катастрофы.

– Это он ещё очень мягко выразился, – звучит из приемника в моем ухе скептический комментарий Ло. – Никакой грани катастрофы там уже нет. Зато сама катастрофа присутствует в полном объеме.

Герцог подходит к расстеленной на столе карте западных областей империи и берет в руки указку. Собственно, он мог бы ничего и не говорить. Тянущиеся в направлении столицы синие стрелы ударов противника и разорванные в клочья оборонительные линии русской армии лучше всяких слов показывают, что ситуацию иначе как полным развалом фронта не назовешь. Карта, к слову, уже успела несколько устареть, и реальное положение ещё хуже, чем то, о котором собирается рассказывать брат императора.

– На центральном участке фронта противник сконцентрировал ударные группировки на двух направлениях и, перейдя границу, быстро прорвал нашу оборону. В дальнейшем войска вражеской коалиции без всякой оперативной паузы продолжили развивать наступление вглубь территории империи.

Герцог начинает со вступления, явно предназначенного именно для меня, поскольку остальные военачальники, уже не раз участвовавшие в подобных совещаниях после начала войны, наверняка в курсе событий, происходивших на её начальном этапе. Мне тоже всё это хорошо известно, но я усиленно делаю вид, что ловлю каждое слово брата императора, чтобы как можно быстрее вникнуть в суть происходящего на фронте.

– В приграничных сражениях враг применил новую тактику, оказавшуюся для нас полной неожиданностью, – продолжает герцог. – Первые упреждающие удары были нанесены в нашем ближнем тылу. Атакам подверглись самые боеспособные части графа Минского, предназначенные для организации контрударов в случае прорыва противником позиций пехотных соединений непосредственного прикрытия границы. В местах дислокации этих механизированных резервов была сосредоточена основная часть броневиков, грузовых автомобилей и буксируемой артиллерии армии графства, и в первые же часы войны они понесли катастрофические потери в людях и технике. Поэтому, когда в наступление перешли основные силы противника, помочь нашей пехоте оказалось некому.

Сделав небольшую паузу, герцог бросает на меня короткий взгляд, словно ожидая уточняющих вопросов, но я молчу, и Петр Клещеев вновь начинает водить указкой по карте.

– Атаки, которым подверглись наши мобильные резервы к югу и северу от Минской пустоши, предопределили всё дальнейшее развитие событий. Доклады с мест носили отрывочный, а зачастую и откровенно панический характер, и мы до сих пор так и не знаем во всех деталях, как именно и какими силами были организованы эти нападения. Однако хуже всего то, что эти удары продолжаются и сейчас, и, несмотря на все прилагаемые усилия, нам не удается хотя бы частично снизить их убийственную эффективность. Мы теряем лучших морфов и технику, а результата нет. Как только мы концентрируем для контрнаступления или удержания ключевых позиций хоть какие‑то значимые механизированные резервы, по ним немедленно наносятся удары, природу которых нам даже не удается понять. Ясно лишь, что против лучших частей графа Минского действуют относительно небольшие группы бойцов противника, однако их малочисленность с лихвой компенсируется совершенно запредельными характеристиками применяемого ими оружия и снаряжения.

Выдав эту информацию на одном дыхании, герцог Клещеев ненадолго замолкает, чтобы слегка перевести дух. Повисшая после его слов напряженная тишина очень хорошо иллюстрирует настроение собравшихся вокруг стола с картой высших офицеров.