Тайны льда

Перетяжкой следовало бы назвать собственно движение, сопровождающее перемену направления пути конька, но этот термин упрочился за самой фигурой, получающейся при этом: линия её напоминает латинскую букву S.

Панин Н. А. Руководство к изучению катания на коньках. СПб., 1898

Домашний питомец завёлся почти месяц назад. Занял единственный диван в квартире, на котором Ванзаров проводил редкие минуты отдыха за чтением. Забрал домашний халат Ванзарова, потёртый, кое‑где в дырках, но родной, как кожа. Влез в домашние тапки Ванзарова и занял собой всё пространство небольшой квартирки на третьем этаже доходного дома по Большой Садовой улице. Выгнать его было не под силу.

Надо сказать, что Ванзаров сам накликал беду. То есть позвал, пригласил под свой кров, открыл двери и так далее. Чего с нечистой силой делать не следует. Ошибку он совершил по доброте душевной. В начале января питомец был так несчастен, оказался в такой безвыходной ситуации, что нельзя было не проявить жалость. За что пришлось расплачиваться.

Питомец выглядел упитанным молодым человеком, которому не стукнуло тридцати. Он знал в совершенстве пять языков, не считая латыни и древнегреческого. Имея плотную фигуру, если не сказать полноватую, не слишком высокий рост и повадки увальня, питомец умел производить впечатление милого домашнего пёсика, которого так и хочется приласкать.

На эту приманку барышни так и клевали. Одна проглотила наживку целиком. То есть вышла за него замуж. И тут поняла, с какой катастрофой придётся мучиться до гробовой доски: милейший супруг обладал полной безалаберностью, ломал и бил всё вокруг, не умел зарабатывать, чтобы содержать семью, а то, что попадало ему в руки, тут же исчезало непонятно куда. Зато он блестяще рассуждал на темы греческой философии и сыпал латинскими цитатами. Как положено выпускнику Петербургского университета. Где учился вместе с Ванзаровым.

Старинный друг имел цветастую фамилию Тухов‑Юшечкин, но отзывался на студенческую кличку: Тухля. Что отвечало его талантам: виртуозному безделью и мастерскому ничегонеделанию. Выдержав пять лет семейного счастья, в конце декабря прошлого года жена Юлия указала Тухле на дверь. Желая доказать супруге, что он на что‑то способен, Тухля так удачно вложил в ценные бумаги остаток своего наследства, что остался без копейки и без дома [1]. Ему предстояло уйти к бродягам, что грелись у костров на улицах.

Допустить окончательное падение друга Ванзаров не мог. Пригласил пожить. Недолго, пока Тухля не найдёт себе место хоть с каким‑то жалованьем. Что было роковой ошибкой. Искать службу Тухля не думал. Зато недурно устроился в квартире Ванзарова. Носил его одежду, ел за его счёт и вообще ни в чём себе не отказывал. От безделья Тухля докатился до того, что выкопал из книжного шкафа Ванзарова «Метаморфозы» и принялся читать на диване. Сочинение Овидия полезно юноше, чтобы познать коварство женщин, но не мужу, изгнанному женой.

В это утро Тухля занимался важным делом: закутавшись в халат Ванзарова, оккупировал диван, разглядывал потолок и вздыхал. Хозяин дома понял, что воскресенье загублено. Выходной день, на который чудом не нашлось дел по сыску, нельзя провести в покое с книгой, придётся куда‑то сбежать. Только вот куда? Поехать к Лебедеву? Гениальный криминалист не признаёт выходных, наверняка занят химическими опытами. Или опытами над актрисками. Что, в сущности, одно и то же. Поехать к брату Борису? Он душу вынет намёками. Как назло, в воскресенье Императорская публичная библиотека, островок спасения и тишины, закрыта. Деваться некуда.

Ванзаров глянул на тело, возлежащее на диване, размышляя, как бы отделаться от него так, чтобы не мучиться совестью. Под лёд, что ли, спустить?

– Ах, Пухля, – изрёк страдалец в чужом халате.

– Не называй меня так, – в бессчётный раз потребовал Ванзаров. Студенческую кличку поминал только драгоценный друг. Никто из старых приятелей не рискнул бы обращаться к чиновнику сыска подобным образом.

– Хорошо, Пухля, – последовал новый вздох. – Знаешь, о чём я мечтаю?

– Найти место с жалованьем и заслужить прощение жены.

– Nolens volens [2], конечно. Я бы хотел попасть на каток…

– Выбирай из пяти постоянных и пяти новых, – ответил Ванзаров.

В этом сезоне в столице открыли катки на Лиговских прудах, на прудах сада «Вена», на Обводном канале против Казачьего плаца, на Фонтанке у Симеоновского и Измайловского мостов. Кататься на коньках по замёрзшим каналам, рекам или Неве по своему усмотрению никому бы в голову не пришло: речная полиция с нарушителями не церемонилась. И штрафы приличные.

– Только коньки не забудь надеть.

– При чём тут коньки, – мечтательно произнёс Тухля. – Хотя, знаешь, я основательно изучил этот вопрос. Вот, например, пара простых коньков ещё недавно стоила 5–6 рублей, а сейчас отдают за полтора рубля. А коньки, приделанные к сапогам, раньше стоили 14–15 рублей, а нынче уже десять. Хотя, как уверяют, лучше надёжных «Галифаксов» ничего быть не может.

– Денег нет, – ответил Ванзаров безжалостно.

– Да это и неважно, – продолжил Тухля, сменив лежачую позу на сидячую. – Мне нужно попасть на каток Юсупова сада.

– Невозможно, – последовал бессердечный ответ.

– Ну почему, Пухля?

– Причина известна.

Конечно, попасть на каток Общества любителей бега на коньках – большая проблема. Билет на сезон стоил дороговато, но подъёмно: 8 рублей 10 копеек для мужчин и 7 рублей 10 копеек для дам, за детей платили по 6 рублей 10 копеек. Загвоздка в другом: оплатить билет позволялось только по рекомендации члена общества. То есть надо быть лично знакомым, иметь репутацию и состояние. Чего у Тухли не имелось. Как и у Ванзарова.

– Может быть, ты… – начал коварный друг.

– Даже не думай, – отрезал Ванзаров, прекрасно зная, куда ведут уговоры.

– Но почему? Ты служишь в полиции и мог бы как‑нибудь… – Тухля изобразил ладошкой вихлястое движение лосося на нересте. Довольно упитанного лосося.

– Что бы я мог? Прийти с обыском на каток? Арестовать кого‑то из конькобежцев? Вызвать на допрос председателя общества?

[1] Об этих событиях можно узнать из рассказа «Особенности воскресной охоты в зимний период».

[2] Волей‑неволей (лат.).