Тайны льда
– Nil mortalibus ardui est [1], – ответил Тухля.
– Вот и возьмись.
– Ах, Пухля. – Печальный друг восстал с дивана и, шлёпая ванзаровскими тапочками, прошествовал к окну.
Императору Наполеону открывались поля Бородино или Ватерлоо, а перед Тухлей белел Юсупов сад. Окна квартиры Ванзарова выходили как раз на каток. Из тёплого дома можно наблюдать за катанием, иллюминацией, и даже звуки оркестра порой долетали.
– Мне надо туда, – сказал Тухля, прожигая взглядом морозный рисунок на стекле.
– Умеешь кататься?
– При чём эти пустяки… Тут вопрос жизни и смерти.
Чего следовало ожидать. Вопрос «жизни и смерти» возникал регулярно: вдобавок к прочим достоинствам Тухля имел слабость влюбляться. Платонически, в прекрасный образ. Зато постоянно и в любую милую барышню. С чем жена Юлия так и не смогла смириться.
– Ты женатый человек, – напомнил бессердечный друг.
Тухля оглянулся, бросив взгляд, полный печали:
– Сердцу не прикажешь… Она невероятная, удивительная, прекрасная.
Все барышни, которым повезло попасться на глаза Тухли, были именно такими. Ванзаров спросил, кто она. Тухля сознался: не знает. Стоя у решётки сада и наблюдая за праздничной ёлкой и чужим счастьем, он заметил девушку, которая каталась в одиночестве. Сердце его было сражено наповал. Горе заключалось в том, что с 6 января не видел её на катке. Сколько ни торчал у садовой решётки.
– Вчера заметил её снова… Мельком, случайно. Даже не вполне уверен, что это она… Издалека разглядел белую шубку… Мне надо увидеть её опять любой ценой, – закончил он признание разбитого сердца.
На катке Тухля имел шанс добавить к разбитому сердцу разбитые лоб, колени, локти и вообще всё, что можно разбить. Призывы к разуму бесполезны: разум Тухли не подавал признаков жизни.
Ванзаров подошёл к окну. Зимний сад был красив строгой белизной и пустотой. Каток открывался в десять утра.
– Посмотри, Пухля, на льду кто‑то изобразил вензель. – Тухля упёрся лбом в стекло. – Какое искусство писать коньками… Я бы написал её имя… Если бы знал его… Не могу разобрать написанное, вроде «Ж» или «Щ»?
– На льду совмещено «М» с «I» десятичным [2], – ответил Ванзаров.
Маэстро коньков, который расписался на льду, не рассчитывал на его окно: с такого угла вензель читался с трудом.
– Редкое имя начинается с «I» десятичного. Кроме Iегова – не припомню.
– Сколько угодно: Iоанн, Iаков, Iона.
– И ни одного женского. Разве Iоланта… Вдруг её так зовут? Что же делать? Как попасть на каток? – заныл Тухля.
Треснуть бы его по затылку. От этого мозги Тухли в порядок не придут. Ванзаров вспомнил: надо идти в лавку. Друг не оставлял запасам еды ни единого шанса.
Тренькнул дверной колокольчик. Ранний гость – нежданный гость.
Ванзаров пошёл открывать. В клубах морозного пара козырнул городовой 3‑го участка Казанской части Барашкин, хорошо знакомый. Пожелав здравия, городовой доложил, что Ванзарова срочно требует начальник сыска. Сыск находился в полицейском доме Казанской части на третьем этаже, участок – на первом. Городовых частенько использовали курьерами.
– Шереметьевский у себя? – спросил Ванзаров.
– Так точно. Присутствует лично.
Новость удивительная: чтобы господин статский советник в воскресный день пожаловал на службу? Да не бывало такого в истории сыскной полиции.
– Что случилось?
– Не могу знать.
– Происшествие по участку или в городе?
– Вроде бы нет… Приказано поторопить и сопроводить вас, господин Ванзаров.
Что может быть лучше, чем отправиться на службу в выходной день? Не с чем сравнить такое счастье. Пожалуй, только помахать Тухле, когда он съедет с квартиры.
13
Гостиница Василия Андреева на Большой Садовой улице относилась ко 2‑му разряду. То есть служила пристанищем для гостей не слишком взыскательных, которым важнее сэкономить, чем получить столичный шик. Номера были простые, но чистые, можно заказать в номер самовар с закусками или обед с кухни. За проживание дольше месяца давали такую скидку, что выгоднее оставаться в номере, чем снимать квартиру в доходном доме.
За место горничной Таня держалась. Как не держаться, когда мечта исполнилась. Служить в гостинице лучше, чем прислугой в семье. Усвоила на горьком опыте. Скажем, сговорится на жалованье 12 рублей в месяц, честно трудится, жалованье не платят под любым предлогом. Она просит расчёт, а ей выдают рубль: дескать, скажи спасибо и на этом, ещё должна. Там украла, тут сдачу не отдала, и вообще не за что платить. А Таня за себя трудилась, за кухарку и уборку делала. Такая неблагодарность.
С одного места уйдёшь – другое сыщешь не сразу без рекомендательных писем. Надо давать объявление в газету: «Одной прислуги желаю получить место». Их там множество на странице пропечатано. За это ещё рубль отдай. Наконец пригласят, приходишь в новый дом, а там опять упрёки и обман. На Рождество подарков не дождёшься. Недаром в столице множество прислуги после зимних праздников меняет место. Долго не служат: месяца три, от силы – пять. Тяжко и голодно быть прислугой. А в гостинице хорошо: жалованье платят аккуратно, да ещё постояльцы на чай подкинут.
Послушно став на четыре дня больной, Таня пришла к владельцу просить прощения. Хозяин простил, взял немного, Тане не жалко. С неё не убудет. Чего жалеть, дело привычное.
В комнате прислуги она надела форменное платье с белым фартуком, нацепила коронку в волосы, поднялась на этаж, повстречала Лидку, занятую уборкой коридора. Горничные по‑свойски обнялись.
– Ну как, подруга, жива? – спросила Лидка.
– Что нам будет, – ответила Таня.
– Выглядишь цветочком майским, будто и не хворала.
– Да ну тебя, еле ноги переставляю.
[1] Нет ничего невозможного для смертных (лат.).
[2] В старой русской орфографии было три буквы «и»: обычное, «i» – называемое десятичным, «ѵ» – ижица.
