Тайны льда

– Давно знакомы с Фёдором Павловичем?

– Меньше двух недель, – вдруг ответила Надежда Ивановна. На лице матери скользнула тень досады.

– При каких обстоятельствах познакомились в Москве?

– Какое это имеет отношение к происшествию? – строго спросила мадам. И получила краткий ответ:

– Требует выяснения.

Взвесив на мысленных весах, она мягко погладила руку дочери.

– Фёдор Павлович с сыновьями посетил каток Зоологического сада, увидал мастерство Наденьки, пригласил на каток Общества. – Она взяла паузу. – А потом сделал приглашение, от которого нельзя отказаться.

– Ваша дочь знакома с Иваном Фёдоровичем? – спросил Ванзаров под сопение Бранда.

– Был представлен отцом.

– Иван Фёдорович посещал вас с визитом в Москве?

Мадам Гостомыслова позволила себе усмехнуться:

– Каким только дуракам не дано право посещать приличный дом в сезон смотрин.

Спрашивать, зачем Иван Фёдорович нанёс визит барышне на выданье, получил ли отказ, было неприлично и не нужно. Даже Бранд понял и подивился всесилию логики. Ванзаров собрался переходить к главному. Раздался робкий стук в дверь.

Гостомыслова разрешила войти.

Появилась горничная с массивным подносом, уставленным тарелками, блюдами и графином с морсом. Девушка старательно смотрела под ноги. Сделав несколько шажков, остановилась и подняла лицо:

– Куда прикажете…

Выскользнув из рук, поднос рухнул на пол, разразившись звоном битого стекла и грохотом серебряного блюда. Надежда Ивановна бровью не повела, мадам поморщилась:

– Как таких дур на службу берут! Где милейшая горничная, что до тебя прислуживала?

Сжав руки на фартучке, горничная стала умолять о прощении, обещала всё прибрать вот сейчас же и принести новое. Генеральша выгнала её. Перед Андреевым, заглянувшим на шум, снова захлопнулась дверь. На ковре осталась груда битой посуды вперемешку с едой. Как будто в столице так принято. Бранд даже сопеть перестал.

– Господа, у вас всё?

– Надежда Ивановна, прошу рассказать, что случилось, – обратил Ванзаров прямой вопрос.

Не выразив смущения, барышня ответила прямым взглядом:

– Я катала фигуры, Иван Фёдорович подъехал, предложил совместное катание.

– Какая дерзость, – проговорила генеральша. – А ты, Наденька, должна строже себя держать.

– Я согласилась сделать один круг в качестве любезности, – не оправдываясь, ответила дочь. – Он подал руку, мы поехали. Внезапно споткнулся, стал падать и упал окончательно. Мне пришлось звать на помощь, прибежали люди. Я вернулась в гостиницу.

– Иван Фёдорович выглядел болезненно?

– Нет, был весел и любезен. Счёл возможным кататься с сигарой во рту. Видимо, в Петербурге так принято.

– Иван Фёдорович закурил сигару?

– К счастью, нет. Не выношу сигарного дыма.

– Угощали его конфектами или монпансье?

– С какой стати?

– Мадам Гостомыслова, вы следили за дочерью из окна, – сказал Ванзаров, будто не сомневался. – Заметили ещё что‑то?

Генеральша чуть не сказала, что думает о дерзости полиции.

– Не понимаю, почему столько суеты из‑за несчастного случая, – возмутилась она. – Искренне жаль молодого человека, но при чём тут мы?

– Обстоятельства смерти господина Куртица требуют выяснения, – ответил Ванзаров.

На правах полиции он попросил, а точнее – приказал мадам с дочерью не выходить из номера и не покидать Петербург. Мадам Гостомыслова испепелила его взглядом. Но не слишком удачно. Он поклонился и вышел. Бранд отправился следом, старательно отдав официальный поклон и закрыв за собой дверь.

– Что скажете, Сергей Николаевич?

Поручик многозначительно хмыкнул, как человек, не знающий, что сказать.

– Вы оказались правы насчёт причин катания барышни с Куртицем и степени их знакомства.

– Пустяки. Что ещё?

– Суровая семейка. На убийц не похожи.

– Благородные люди не выглядят преступниками, но бывают ими. Что вас смущает, говорите прямо.

Бранду осталось позавидовать такой проницательности.

– Ничего существенного.

– Тем более говорите.

– Слушаюсь… Мадемуазель вижу впервые, а такое чувство, будто видел её раньше. Как это называется?

– Дежавю.

– Вот оно. Слово забыл. Говорю же, ерунда. Что теперь, Родион Георгиевич?

– Вернусь в третий номер, – ответил Ванзаров громко, заметив, как за углом прячется Андреев, и добавил: – Затем на каток.

Вероятно, Бранд ожидал чего‑то более занимательного.

– На каток? – повторил он. – А что там делать?

– Прокатимся.

 

23

 

– Господа, прошу простить, сейчас это решительно невозможно.

Иволгин говорил почтительно, но фигура его выражала непоколебимый запрет: на лёд никто не допускается. Даже почтенные члены Общества. И точка. Выдать коньки отказался категорически.

Посторонним на льду делать было нечего. Лёд принадлежал конькобежцам, которые носились по линии пруда. Тренировочные забеги на скорость не отличались от состязаний. Только призы не давали и финишную ленточку не натягивали. Бегуны были в спортивной форме, то есть в тёплых трико, шерстяных свитерах грубой вязки, кожаных перчатках и тёплых вязаных шапочках, облегавших голову колпаком. На спины нашиты квадраты белёной ткани с крупными чёрными цифрами.

– Сколько продлится тренировка? – спросил Ванзаров, невольно следя за быстролетящими фигурами.

– Около двух часов.

– Хорошо бегут, ах, хорошо, – сказал Бранд. Он увлёкся, окончательно забыв, зачем они здесь.