Таёжный, до востребования

В распахнутое окно залетал ветерок, принося уже привычные звуки: щебет птиц, смех детей, визг бензопил. Внезапно меня пронзила странная мысль: «А ведь я могу быть здесь счастлива!». И вслед за этой мыслью пришло не менее странное ощущение внутреннего покоя, словно я сама с собой заключила перемирие, простила себя за ошибки, совершенные по глупости или сгоряча, и приняла ситуацию как есть.

Я решительно поднялась и сказала:

– Давай заканчивать, пора пить чай. Я проголодалась.

– Кто бы сомневался, – хмыкнула Нина с явным облегчением. – Если будешь привередничать в столовке так, как сегодня, скоро протянешь ноги, и даже те микротрусики, которые потрясли меня до глубины души, станут тебе велики. Кстати, откуда у тебя такие? Вряд ли что‑то подобное производит комбинат «Трибуна».

– Бывший муж из Чехословакии привез.

– Так ты была замужем? – почему‑то удивилась Нина.

– Как любая женщина моего возраста, полагаю.

– Так уж и любая! Я вот, например, не была. И давно ты развелась?

– Недавно.

– А поче…

– Нина, прости, я не расположена говорить на эту тему.

Я закинула чемоданы на шкаф, критическим взглядом осмотрела комнату и спросила:

– Можешь одолжить чайник?

– Конечно, сейчас принесу. Он, кстати, только недавно вскипел.

– Может, позовем Ольгу Ивановну и Нану Гурамовну?

– Дельная мысль. Я за Наной схожу, а ты Оле стукни, она тут, за стенкой.

Нина отправилась к Нане, а я постучала в соседнюю дверь. Окулист, в косынке и переднике поверх домашнего платья, приветливо мне улыбнулась, а когда я позвала ее на чай, заулыбалась еще шире и сказала, что скоро придет, только закончит мыть пол.

Я выложила в суповую тарелку конфеты, пряники и печенье, а потом сообразила, что стульев всего два, а кружка так и вовсе одна. Маловато для приема гостей, даже если это обычное чаепитие с соседками по этажу.

В этот момент дверь распахнулась, и в комнату ввалилась веселая компания, состоящая из Нины, Ольги Ивановны и Наны Гурамовны.

У Нины в одной руке был чайник, в другой она ловко удерживала три чашки, ручки которых были нанизаны на ее пальцы наподобие баранок, причем в каждую кружку была вставлена чайная ложечка, сохраняющая равновесие вопреки законам физики. Ольга Ивановна прижимала к груди кулек с халвой, из одного кармана выглядывала банка варенья, из другого – плитка шоколада. Но больше всех меня поразила Нана Гурамовна, которая умудрилась принести бутылку «Хванчкары» и четыре стеклянных винных бокала.

– Ого! – воскликнула я. – Так мы чай будем пить или вино?

– И то и другое. Можно без закуски.

– Почему без закуски? Я пряники купила и печенье овсяное, конфеты есть вкусные…

– Нана Гурамовна так шутит, – объяснила Нина. – Я – за стульями. А ты, Зоя, пока чай завари.

– Значит, у вас новоселье? – улыбнулась Ольга Ивановна, осматривая комнату.

– Можно и так сказать…

– Очень миленько получилось. До вас тут Аня Тершина проживала, рентгенолог, в начале лета она замуж вышла и к мужу переехала. Для полного уюта вам только ковров не хватает и цветов на окне, но это дело наживное. Я слышала, как вы с Ниной порядок наводили, хотела помощь предложить, но постеснялась, да и со своим беспорядком надо было разобраться.

Я покраснела: наверняка окулист слышала не только звуки наведения порядка, но и мои рыдания, и возмущенную речь об ассортименте местных магазинов. Межкомнатные стенки были настолько тонкими, что я бы не удивилась, услышав, как Ольга Ивановна перелистывает книжные страницы.

Вернулась Нина со стульями. Стол выдвинули на середину комнаты, разлили по бокалам вино и приступили к дегустации. Вообще‑то я предложила начать с чая, который, собственно, являлся основным фигурантом «чаепития», но Нана заявила, что он должен хорошенько настояться, а вино в настаивании не нуждается.

«Хванчкара» оказалась невероятно хороша: темно‑рубиновая, насыщенно‑ароматная, восхитительно (и как‑то совсем незаметно) опьяняющая. После того как я в третий раз назвала Нану Гурамовну Ниной Гуровной, коллеги заявили, что мне пора переходить с ними на «ты».

В Куйбышевской больнице я общалась со всеми исключительно по имени‑отчеству, даже с теми, кто был младше по возрасту или служебному положению. Отношения были исключительно деловыми; отработав смену, я выходила из больницы и забывала о ней до следующего дежурства. Здесь же все было по‑другому, коллеги проживали со мной не только в одном доме, но и на одном этаже. Даже если бы я хотела ограничиться исключительно формальными рамками, из этого бы ничего не вышло. Но я и не хотела, поэтому на предложение Наны ответила согласием.

– Кстати, можешь загадывать желание, – хихикнула Оля. – Ты сидишь между Наной и Ниной.

– Но это же разные имена, – резонно заметила я.

Несмотря на непослушный язык и ватные ноги, мозг функционировал удивительно четко (или мне только так казалось).

– Почти одинаковые! Разница всего в одной букве.

– Логично, – согласилась я и загадала желание.

Нана разлила по бокалам остатки вина и заявила, что отправляется за новой бутылкой.

– Угомонись! – велела Оля. – У тебя всего три бутылки, ты их бережешь для особых случаев.

– А сейчас разве не особый случай? Брату напишу – целый ящик из Кутаиси пришлет. Стану я вино припрятывать, как же.

– Но мы собирались пить чай, – слабо возразила я. – Он заварился и даже успел остыть.

После непродолжительной эмоциональной перепалки Нану убедили сесть на место. Она повиновалась – возмущенная, раскрасневшаяся, сверкающая ореховыми глазами.

– Зуболомы в продмаге брала? – спросила Оля.

– Что брала? – я недоуменно моргнула.

– Пряники. Их, наверно, сразу такими залежалыми делают, еще на фабрике.

– Ой, девчата! – встрепенулась Нина. – Знаете, как Зоя сегодня за покупками ходила?

– Ну‑ка, ну‑ка, – заинтересовалась Нана.

– Нина, не надо.

– Давай рассказывай! – потребовала Оля у Нины.

– Нина, пожалуйста…

– Да рассказывать‑то особо нечего. Что ты, Зоя, раздобыла, кроме сосисок, сахара и яиц?

– Ого, сосиски выбросили? – удивилась Оля. – Повезло.