Таёжный, до востребования
– Но нас же семеро, – резонно заметил кто‑то.
– У Зои уже есть вилка. И за это надо выпить! – Денисов открыл вторую бутылку. – Рустам, тебе не предлагаю. Наливай себе чай.
– Вы не пьете, потому что завтра утром на смену? – спросила я.
– Не только поэтому, – серьезно ответил Вахидов. – Религия не позволяет.
– И свинину он не ест, – снова встрял Денисов. – Как можно свинину не есть?
– Если бы ты вырос на баранине, какую мой отец готовит, ты бы тоже свинину не кушал! – смеясь, сказал Вахидов.
– Ваш отец действительно работает шеф‑поваром в знаменитом ресторане «Узбекистан»?
– Помощником шеф‑повара. Отвечает за шашлыки и плов.
– Значит, ваша семья живет в Москве?
– Только родители и старший брат. Обе замужние сестры живут в Узбекистане. Там все мои родственники остались по материнской и отцовской линии.
– А вы в Таёжный из Москвы переехали? Или из Ташкента?
Анестезиолог не успел ответить: вернулась Оля с посудой, и начался пир. Мясо оказалось сочным и мягким, что было редкостью для говядины. Я не могла поверить, что оно куплено в том же самом продмаге. Овощи, тушенные со специями и посыпанные рубленой зеленью, были пряными, в меру острыми и ароматными. Это была настоящая ресторанная еда, приготовленная на допотопной общежитской кухне. К мясу не хватало только хлеба. Вспомнив про батон, я достала его из тумбочки, разломала на ломтики и раздала гостям.
Лишь потом я поняла, что этот спонтанный ужин сблизил меня с коллегами гораздо быстрей, чем длительная совместная работа (сама по себе вовсе не гарантирующая дружеских отношений). В тот вечер меня окружали веселые, компанейские люди, и пусть они были не совсем трезвы, а потому вели себя шумно и немного развязно, зато они были искренни в проявлении эмоций, добродушны и щедры.
Однако кое‑что меня все же напрягало. Мартынюк подливал шампанское в мой бокал, переживал, что меня продует из открытого окна (хотя вечер был теплый), спрашивал, не нужно ли прибить‑починить‑переставить в комнате. Я старалась поддерживать беседу, но в какой‑то момент, в очередной раз поймав пристальный, словно предупреждающий о чем‑то взгляд Наны, замолчала, надеясь, что Мартынюк поймет намек и оставит меня в покое. Однако Нана не стала полагаться на мою благоразумность и неожиданно громко спросила:
– Игорь, а твоя Людмила когда из отпуска возвращается?
В комнате стало тихо. Игорь покраснел и сухо ответил:
– На следующей неделе.
– Соскучился поди? Шутка ли, почти на месяц уехала. И зачем ей такой большой отпуск?
– У нее мама серьезно заболела.
– А где мама живет?
– В Туле.
– Значит, Людка пряников вкусных привезет.
– Или самовар, – хохотнул Денисов, пытаясь разрядить обстановку.
«Так он женат? – с неприязненным удивлением подумала я. – Но почему тогда живет не в семейном общежитии, а здесь? И почему так открыто проявляет ко мне интерес?..»
Повернувшись к Мартынюку, я посмотрела на него в упор и холодно сказала:
– По‑моему, вам пора.
– Нам всем или только мне? – уточнил он.
Его лицо ничего не выражало, но холодный блеск глаз и двигающиеся желваки говорили о том, что он разозлен не меньше, а может быть, даже больше, чем я.
В этот момент открылась дверь и в комнату вошла – точнее, ворвалась – Клавдия Прокопьевна. Выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.
– Не успели заселиться и уже оргии устраиваете? – поинтересовалась она, окинув компанию сердитым взглядом и остановив его на мне.
– Разве ж это оргия? – удивился Денисов. – Вот в Древнем Риме…
– Вас не спрашивают! Я к товарищу Завьяловой обращаюсь. Правила, очевидно, не для вас придуманы? Ну так вам придется их соблюдать. Если снова нарушите комендантский час, я напишу докладную главврачу. Бутылки пустые под столом валяются, а еще комсомолка. Позорите город‑герой Ленинград, колыбель трех революций. Вашим родителям должно быть за вас стыдно!
Я медленно поднялась, чувствуя, как бухает сердце и приливает к щекам кровь. Мысленно сосчитала до пяти и, глядя комендантше в глаза, тихо и четко произнесла:
– Покиньте мою комнату.
– Что? – удивленно моргнула она.
– Я попросила вас…
– Клавдия Прокопьевна, я же для вас дамламу[1] отложил! – Анестезиолог вскочил, подхватил комендантшу под руку и вывел в коридор. – Нет, не сильно острая, я помню, что у вас желудок чувствительный… – Его голос затихал по мере того, как он уводил ее дальше по коридору.
Я стояла, опустив глаза, чувствуя, что взгляды всех присутствующих устремлены на меня.
– По‑моему, пора расходиться, – наконец сказала Нана.
– Да, завтра рано вставать…
Оля принялась собирать грязную посуду. Мартынюк подхватил стулья и отнес их в комнату Нины, потом вернулся за самой Ниной, которая с трудом держалась на ногах.
Оставшись одна, я прошлась по комнате, возвращая на места передвинутую мебель и разбросанные вещи.
В воздухе висела сложная смесь запахов: еды, шампанского, духов, табака. Раньше я непременно распахнула бы окно, но сейчас комната нравилась мне именно такой. После того, как в ней побывали гости, она перестала казаться казенной.
Совершенно не к месту всплыли в памяти посиделки отцовских друзей в нашей гостиной, их шумные споры, смех, беззлобные подтрунивания, литературные импровизации… Накатила тоска, в груди стало тесно; я испугалась, что сейчас потеряю сознание. Страх был таким сильным, что я искренне обрадовалась, увидев на пороге неожиданно вернувшуюся Нану.
– Ты что‑то забыла? Ах да, бокалы. Я их сейчас вымою, подожди минутку.
– Потом отдашь. Я не за этим пришла. Предупредить тебя хочу.
– О комендантше? Да знаю я, что лучше не портить с ней отношения. Но…
– Не в комендантше дело! – Нану, казалось, раздражала моя недогадливость.
[1] Дамлама – среднеазиатское блюдо из мяса и овощей.
