Темный двойник Корсакова. Оккультный детектив
– Думаете, пакт был расторгнут? – спросил Владимир.
– Я слов‑то таких не разумею, – фыркнул Кузьма Силыч. – Но, кажись, понимаю, к чему ведешь. Да, поменялось что‑то, и неспроста. По барской вине – наш брат в таких делах не силен. Сталбыть, кто‑то здесь, в этом самом доме, недоброе задумал. Так, что лес и кровь Каафова на него серчают. Найдешь, вернешь, сталбыть, чтобы как встарь все было – спасешь сударика, и сам волен уйти будешь. Не найдешь… – Старик жутковато усмехнулся щербатым ртом. – Не серчай, в общем.
Он повернулся и собрался уходить, но Корсаков остановил его:
– А что там, в часовне, Кузьма Силыч?
– Источник благодати Каафовой, – пожал плечами старик. – Нас так учили. А чего там взаправду – никто не знает. Может, лешака старого да могучего там божьими молитвами заперли да служить себе заставили. Может – кого похуже.
Кузьма Силыч приоткрыл дверь, опасливо зыркнул сквозь щелочку и, перед выходом, бросил Владимиру:
– Бывай, знаток. Держи ушки на макушке. Деревенские тебя не тронут, я им шепнул. А вот тот, кто в доме ворожбу творит – он твой враг и есть!
С этими словами старик вышмыгнул в коридор и засеменил прочь. Корсаков последовал за ним, чтобы не оставаться одному в комнате, которую явно закрывали от гостей. Остановившись у края лестницы, Владимир увидел спину Кузьмы Силыча, шустро исчезнувшую за парадной дверью. И незамеченную бывшим старостой Ольгу Сергеевну. Жена Маевского застыла за старой портьерой, провожая старика подозрительным взглядом.
* * *
Странная процессия, участником которой оказался Теплов, медленно шествовала по лесной тропе. Во главе шел Андрей Константинович. За ним следовали Дмитрий и Татьяна – девушка уже не таясь держала возлюбленного за руку, что его безмерно ободряло. Замыкали шествие женщины – Ольга Сергеевна и Мария Васильевна. Дмитрию чудилось, что они выполняют роль конвоя и следят, чтобы молодой человек не посмел сойти с тропы или повернуть назад. Было нечто жуткое в этой молчаливой прогулке по мертвому с зимы, еще не проснувшемуся лесу. Какую‑никакую уверенность в Дмитрия вселял лишь револьвер, спрятанный под одеждой, и вера в то, что Корсаков незаметно присматривает за ним.
Маевский тем временем вывел семью к часовне – и Дмитрий не мог не поразиться уникальности этого места. Здание оказалось маленьким, не больше каретного сарая, сложенным из грубых камней с узенькими окошками‑бойницами. Присмотревшись, Дмитрий понял, что это своего рода преддверие, выстроенное, чтобы закрыть вход в пещеру. Скала, в которую уходила каверна, была почти не видна – ее оплел узловатыми корнями огромный старый дуб, вздымающийся вверх на высоту Александровской колонны и укрывающий поляну ветвями.
– Чудо, верно? – хрипло спросил Дмитрия Маевский, любуясь открывшимся видом.
– Чудо, – подтвердил Дмитрий. – Только несколько пугающее, если честно.
– Божьи дела могут вселять страх в сердца рабов Его, – прошамкала Мария Васильевна, появившись из леса. – Ибо мы лишь песчинки на фоне необъятной силы, что нас ведет и защищает.
Словно в ответ на ее слова распахнулись двери часовни. На пороге стоял могучий мужчина в черной рясе, росту в нем было почти семь футов[1], а плечи еле помещались в дверном проеме. На них спадала грива длинных и черных как смоль волос, лицо украшала столь же черная окладистая борода. Но выразительнее всего выделялись глаза – жгучий их взгляд будто пронизывал насквозь.
– Батюшка, отец Варсафий, – благоговейно прошептала Мария Васильевна, но монах не обратил на нее ни малейшего внимания. Он пристально разглядывал Дмитрия, словно купец, выбирающий породистого жеребца.
– Вернулся, значит, отрок? – наконец одобрительно пророкотал Варсафий. Дмитрий не был уверен, что ему нужно что‑то говорить, но легкий тычок со стороны Татьяны подсказал, что ответа от него все‑таки ждут.
– Вернулся, батюшка, как же не вернуться?
– Тоже верно, – чуть улыбнулся монах. Сомнений у Дмитрия не осталось – Варсафий знает о болезни, поразившей его после отъезда от Маевских. А монах тем временем продолжил: – Пойдем, чадо. Пришла тебе пора разделить службу с семейством.
Он развернулся и скрылся в часовне. За ним вошли Маевские. Дмитрий неуверенно остановился у ступеней.
– Идем. – Татьяна ободряюще сжала его ладонь. – Обещаю, я буду рядом.
* * *
Как и обещал, Корсаков действительно присматривал за другом. Опыта в бесшумном хождении по лесу ему недоставало (можно было только позавидовать деду, который, как гласят семейные предания, после партизанской войны с Наполеоном и его особым корпусом мог буквально растворяться в чащобе, не оставляя следов). Приходилось держаться на расстоянии, чтобы не выдать себя хрустнувшей веткой или мельканием одежды. Бурелом и минимум зелени вокруг тропы задачу не упрощали.
К счастью, Кузьма Силыч свое обещание сдержал: когда Маевские покинули усадьбу, а Корсаков тайком отправился за ними, все встреченные селяне старательно отводили глаза от странного барина, не пытаясь его остановить.
Владимир видел, как друг заходит в часовню. Корсакову пришлось обойти поляну по периметру и залечь за небольшим пригорком, чтобы не выдать себя. Выходить на открытое пространство перед входом в церковь было опасно, а иначе увидеть, что происходит внутри не представлялось возможным. Оставалось лишь лежать и ждать. Охотничью двустволку Владимир пристроил рядом – ему отнюдь не улыбалось соваться в лес, где рыщут дикие волки, без весомого аргумента.
Карманные часы, как назло, он оставил в усадьбе, поэтому время в ожидании тянулось медленно. Из часовни не доносилось ни звука. Корсаков надеялся, что Теплов выполнит его наставления – держать ухо востро, смотреть по сторонам и не поворачиваться ни к кому спиной. Револьвер другу он также пристроил хитро, чтобы выхватить оружие можно было молниеносно. Дальше приходилось лишь уповать на то, что Дмитрий сможет сам за себя постоять.
– Кар! – внезапно раздалось над самым ухом. Корсаков вздрогнул и обернулся.
С ветки, нависшей над его укрытием, Владимира деликатно разглядывал черными глазами‑бусинками ворон. Корсаков готов был поклясться, что птица смотрит на него с неподдельным интересом.
– Кыш! – прошипел Владимир и махнул на ворона рукой. Птица не шелохнулась.
– Ну, как знаешь. – Корсаков отвернулся и вновь устремил взор на часовню.
– Кар! – вновь подал голос ворон.
Корсаков молчал.
– Кар! – не унималась птица. Послышалось хлопанье крыльев, зашуршала прелая листва. Ворон нагло приземлился перед самым носом Корсакова.
[1] Футы применялись в Российской империи в качестве меры длины с 1835 года. В пересчете на метрическую систему – 213,36 см.
