Темный двойник Корсакова. Оккультный детектив

Братья Корсаковы, Владимир и Петр, молча сверлили глазами лежащий между ними на столе конверт. Письмо нашло адресата в старенькой, еще допожарной, усадьбе на Пречистенке. Владимиру пришлось задержаться в Первопрестольной. Минувший, 1880 год, он закончил, расследуя убийства в Дмитриевском юнкерском училище. Преступника, насылавшего на своих жертв мстительных призраков, удалось остановить, но цену пришлось заплатить немалую. В схватке с убийцей Корсаков потерял сознание, а очнулся спустя почти два дня в больнице, обездвиженный и обессиленный.

Одним из первых посетителей Владимира стал безымянный жандармский полковник, втравивший его в расследование. Он обещал заплатить Корсакову единственной валютой, которую тот был готов принять: правдой. Правдой о том, что произошло с Владимиром и его близкими три года назад, во время Русско‑турецкой войны. Трагические события даровали Корсакову необычайный дар, но забрали его память.

Полковник, который всегда знал куда больше, чем говорил, сдержал обещание и дал ему совет: «На вашем месте я бы отправился в отчий дом и поискал там бумаги, которые отец не рискнул бы оставить на виду». Но вместе с советом Корсаков получил и кошмарные сны, повторявшиеся если не каждую ночь, то как минимум каждую неделю. В них Владимир возвращался домой – и находил усадьбу разоренной. Кошмары не даровали ответов. Как искать бумаги, если проклятое злобное нечто опередило его, явившись в усадьбу и разорив все самое дорогое, что оставалось в жизни Владимира?

Поэтому Корсаков медлил. Он перебрался в особняк на Пречистенке в начале марта, устав находиться в больнице. Восстановление проходило медленно, но верно. В начале февраля он уже гонял сиделок в лавки колониальных товаров и учил их варить кофе. К концу зимы начал вставать с постели, пусть и с помощью специально нанятого слуги и щегольской трости (сейчас Корсаков по большому счету обходился и без нее, но держал на случай внезапного приступа слабости). С тростью вообще вышла история: Владимир проявил упорное нежелание идти на компромисс с прежним образом жизни, так что выбирал аксессуар тщательно. У дверей его палаты выстроилась целая очередь мастеров, жаждущих продемонстрировать собственный товар. Рассерженные врачи вынуждены были их выгонять, что и повлияло на решение Корсакова перебраться в более приличествующие ему апартаменты. Тем более что доктора к его выздоровлению никакого отношения не имели и их надзор более напоминал попытки разгадать природу его недуга, а не заботу о больном.

Поначалу Корсаков хотел вернуться в Петербург, в огромную съемную квартиру у Спасо‑Преображенского собора. Конец этим планам положила трагедия, потрясшая всю Россию. 1 марта 1881 года от рук бомбистов‑народовольцев погиб император Александр Николаевич. Адская машина, брошенная террористом, оторвала ему обе ноги. На смертном одре государь приказал отнести себя в Зимний дворец, где и скончался, передав власть сыну. Столица погрузилась в хаос – ловили народовольцев. На покой в таких обстоятельствах рассчитывать не приходилось.

Матушка предлагала перевезти его домой, под Смоленск, но Корсаков упорно отказывался от приглашений, утверждая, что не хочет обременять ее. В результате со штатом из слуг (которых он нанял на постоянной основе, впервые за всю свою взрослую жизнь), Владимир въехал в усадьбу одного промотавшегося дворянина, который был более чем счастлив получить в лице жильца источник постоянного дохода на пару месяцев. Дом был старый, но комфортный, с обязательной колоннадой и маленьким садиком, куда на первых порах завернутого в пледы Владимира (словно героя известного романа господина Гончарова) выносили в кресле. Вскоре он начал выходить самостоятельно.

К маю он уже самостоятельно прогуливался до кофеен Кузнецкого Моста, навестил пару знакомых и посетил несколько званых вечеров, чтобы подтвердить тщательно культивируемую репутацию ленивого бонвивана. Еще позволил себе отвлечься на пару пустяковых дел, ни одно из которых, как выяснилось, не стоило его внимания, вроде того, что ему довелось распутать сегодня. Впрочем, на людях он все же старался появляться поменьше. Вернувшийся одновременно с возможностью двигаться дар вновь принялся бомбардировать его видениями из жизни случайных встречных, с которыми он сталкивался на улицах, или пивших до него из крохотных фарфоровых чашек в кофейне. Хотя после обморока Владимир понял, что способен контролировать его в большей степени, чем раньше: если до этого видения накатывали, стоило ему лишь коснуться человека или предмета (а это доставляло вполне объяснимые неудобства), то теперь он сам вызывал образ. Достаточно было лишь немного сосредоточиться.

 

Корсаков отвлекся от воспоминаний и вернулся мыслями к письму. Его доставили на Пречистенку из больницы, куда оно пришло изначально. На листе бумаги изящным почерком было выведено:

 

«Любезный друг Владимир Николаевич! (зачеркнуто)

А, чего уж там, Володя! Слыхал, ты оказался в больнице, поставив на уши господ докторов? Надеюсь, мое письмо найдет тебя в добром здравии. Ну, или хотя бы просто найдет.

Твой покорный слуга служит нынче чиновником особых поручений при особе владимирского губернатора. Я тебе еще расскажу, как мне посчастливилось оказаться на эдакой должности, история презабавнейшая. Но пишу я тебе сейчас не за этим. Уж прости, вынужден просить твоей помощи.

Помнится, еще в университете ты увлекался всяческими курьезными диковинами и чертовщиной. Я тогда еще смеялся над тобой. Сейчас не смеюсь, ибо оказался я персонажем истории, которая смахивает на произведения незабвенного Алексея Константиновича Толстого. И сердце мое сейчас разрывается между счастьем и страхом.

Володя, я счастлив! Я влюблен! Притом – влюблен взаимно. Избранница моя до того прекрасна, что даже у такого ворчуна, как ты, не найдется язвительных словечек в ее адрес. И это как раз причина, по которой я обращаюсь за твоей помощью.

Живет она с родней в усадьбе. И, доложу я тебе, более жуткого семейства видеть мне не доводилось. «Жуткого» – не в смысле отца‑скряги и матери‑грымзы. Нет, творятся там дела страшные и необъяснимые. За неделю у них в гостях я чуть не поседел и сбежал только чудом, с помощью ненаглядной моей Танечки. Теперь мне нужно вернуться за ней, чтобы увезти подальше, но… Боюсь! Веришь, пишу эти строки – и волосы шевелятся на затылке! Подробности не могу доверить бумаге по причине, которая станет ясной, когда приедешь. Умоляю! Как только получишь мое письмо – сразу же ответь телеграммой и сколь возможно скоро приезжай во Владимир. Без тебя я с ними пропаду.

Всегда твой покорный слуга, Дмитрий Теплов».

 

– И ты намерен ему помочь? – наконец нарушил молчание Петр.

– Да. Более того, я уже отбил ответную телеграмму и послал слугу на вокзал за билетом.

– Прости, но мне казалось, что тебе нужно несколько в другую сторону. – По тону брата Владимир понял, что Петр по‑настоящему зол.

– Я… – Он замялся. – Я не могу…

– Черт возьми, Володя! – взорвался Петр. – Ты же слышал, что сказал тебе полковник! Ты знаешь, что тебе нужно сделать! Что нужно найти! И ты раз за разом находишь причины не ехать домой! Сначала здоровье! Потом «не хочешь обременять матушку своим присутствием». – Он издевательски передразнил голос брата. – Что‑то твое здоровье не мешает тебе отправиться во Владимир по зову университетского дружка! Так в чем же дело?

– Ты сам знаешь в чем! – повысил голос в ответ Владимир.

– Твои кошмары?

– Они самые.