Темный остров

Я спрашиваю, сложилось ли слово у него, но он уже отвернулся к телевизору и не слышит меня, не отвечает. Я потираю глаза, оглядываюсь вокруг. Народу прибывает, люди готовы приступить к смене. Большинство из них, судя по всему, временные рабочие. Они ненамного моложе меня, и я вижу, какие взгляды бросают на меня и Диггера. Когда‑то это могло бы меня разозлить, но те времена в прошлом. Теперь я не злюсь, как бывало. Мои чувства давно притуплены. Откидываясь на спинку пластикового стула, я на мгновение закрываю глаза, пока настраиваюсь на очередную смену, погружаясь в туман пустой болтовни рабочих и гул заводского цеха. Еще двенадцать часов моей жизни пролетят впустую, потраченные на раскладывание гигиенических салфеток или пакетиков с соусом по крошечным коробочкам. Какого хрена я здесь делаю?

Черт возьми, а что бы со мной стало, не окажись я здесь?

Меня уже клонит в сон, когда доносится голос Диггера.

– Страшные дела творятся.

Я с трудом разлепляю веки.

«Обратный отсчет» закончился, сменившись новостями. На кадрах – продуваемый всеми ветрами берег, огороженный полицейской лентой. Земляные насыпи среди древних камней.

Дрожь пробегает по моей спине.

Диггер говорит:

– Вот уж чего никогда не ожидаешь. В таком‑то местечке.

– Это верно.

На экране появляется фотография девочки‑подростка. Светлые волосы, серые глаза. Улыбка, за которой скрывается море лжи.

Я помню эту красную куртку.

И ожерелье.

Диктор так неистовствует, что его голос бьет по нервам, хоть я и не слышу ни единого слова.

Диггер тоже бурчит, возможно спрашивает:

– Че за дела? Только не говори мне, что она была твоей подружкой?

Я слышу свой ответ:

– Нет. Не совсем.

Семнадцать лет прошли в ожидании этого дня, и все же он почему‑то застигает меня врасплох.

Картина меняется, когда звучит сигнал к началу смены, и народ тянется в цех. Но как же забавно работает мозг! Я тотчас угадываю, какое слово искали в том игровом шоу.

Вторник, 20 декабря

В тесной комнате для совещаний на втором этаже полицейского участка Керкуолла пахло плохим кофе и утренним перегаром.

Между столом в дальнем конце комнаты и дверью, где расположились съемочные группы новостных телеканалов «Би‑би‑си Шотландия» и «Эс‑ти‑ви ньюс», едва хватало места, чтобы втиснуть два ряда пластиковых стульев, в большинстве своем разномастных, явно в спешке принесенных из разных уголков здания. Кристин уже рассказала Фрейе, что здесь, в отличие от полицейских участков на юге, не предусмотрено отдельного зала для пресс‑конференций и брифингов, как и команды по связям с местными средствами массовой информации. Обычно на Оркнейских островах в этом попросту не было необходимости.[1]

Фрейя сидела в центре первого ряда, отчаянно пытаясь унять очередной приступ головной боли. Несмотря на духоту, она не стала расстегивать молнию на своем желтом плаще и снова натянула воротник на рот и нос, отчасти для того, чтобы заглушить запах, но скорее потому, что это успокаивало, хотя лишь отчасти. Выспаться ей не удалось, получилось лишь забыться на час или два, да и то в объятиях ночных кошмаров. Это утомило ее больше, чем если бы она вовсе не спала. Она знала, что усталость превращает ее в параноика, но в самые мрачные минуты бессонницы убедила себя, что Джилл заметила ее «странности» и каким‑то образом догадалась об аутизме. Фрейя не переживала из‑за своего диагноза; скорее наоборот. После визита к врачу она рыскала по интернету в поисках информации, смотрела видео и читала посты в блогах очень многих людей, которые говорили, что постановка диагноза изменила их отношение к себе. От ощущения личной несостоятельности они пришли к осознанию собственной «нормальности» как аутистов, и Фрейя прониклась этим настолько глубоко, что не сдержала слез. А если она не страдает аутизмом? Том в каком‑то смысле прав: то письмо не изменило бы ее личность и не избавило бы от трудностей, с которыми она сталкивалась, но, несомненно, помогло бы их объяснить. Она отчаянно хотела получить ответы. Ее так и подмывало сорвать печать, вскрыть конверт и узнать правду. Но если письмо не подтвердит ее диагноза, что тогда?

Размышляя о том, что произошло накануне в доме Кайла, каким тоном мать сказала им, что у него «синдром Аспергера», будто это какая‑то заразная болезнь, и каким снисходительно‑сюсюкающим голоском разговаривала с ним Джилл, Фрейя понимала, что диагноз не станет волшебным решением ее сложной проблемы. Как люди будут относиться к ней, когда узнают? Том и без того уже вел себя так, словно она какая‑то хрупкая драгоценность, и не станет ли его отношение к ней еще более трепетным? В тысячный раз за утро она скользнула рукой в карман плаща и провела большим пальцем по острым краям нераспечатанного конверта. Так или иначе, что бы ни крылось внутри, Фрейя знала, что это вызов, который она пока не готова принять.

Она осознала, что сидит с закрытыми глазами, только когда ее вытянул из размышлений голос Джилл, доносившийся откуда‑то сзади. Похоже, Джилл присела на уши какому‑то бедолаге, который не смог вовремя удалиться. Сразу по приходе она потащила Фрейю вперед, чтобы занять места, после чего ринулась в толпу чесать языком. Тем не менее радовало то, что Джилл терзает кого‑то другого, а не усугубляет своей болтовней разрастающуюся головную боль Фрейи.

Она повернулась и осторожно оглядела небольшой зал, увидела, что он заполняется, но не нашла ни одного знакомого лица, кроме Джилл. Хотя вряд ли «Геральд» стала бы утруждать себя отправкой репортера так далеко на север, когда могла просто получить материал по телеграфному каналу агентства, но вероятность встречи с бывшими коллегами тоже добавляла Фрейе беспокойства прошлой бессонной ночью. История Олы Кэмпбелл привлекла значительное внимание, как только они опубликовали ее накануне, так что были все шансы, что кто‑нибудь да приедет. Кого бы ни прислали из «Геральд», Фрейя хотела убедиться, что увидит его первой.

– Всем доброе утро!

[1] Шотландский новостной отдел телеканала STV.