Тест на доверие

Первое, что она подумала, увидев себя в отражении стеклянной двери, в которую ей надлежало теперь постучаться – именно за этой дверью размещалась обитель патологоанатома, – что пора покупать машину. Или перегнать ту, что ржавеет в гараже. Или продать ее уже и купить на эти деньги какую‑нибудь попроще. Тетка додумалась: подарила ей ярко‑красный кабриолет известного заморского производителя. Она в своем городишке тогда наделала шума, подъехав к отделению полиции на этой машине. Начальник отдела тут же вызвал ее к себе и минут десять внушал ей, как и где надо быть поскромнее. Маша машину припарковала в гараже и с того дня больше ее не выгоняла.

Сейчас, промокнув до нитки и разозлившись на навязанную ей скромность, она вдруг решила, что личный транспорт ей просто необходим.

– Разрешите? – сунула голову в кабинет, не дождавшись приглашения и открывая дверь.

За широким белоснежным столом друг напротив друга сидели двое. Один мужчина в голубом халате и шапочке, надо полагать, хозяин кабинета. Напротив него – высокий, худощавый темноволосый мужчина в черном костюме. Его верхнюю одежду Маша тут же обнаружила на треноге слева от двери.

– Вы кто? – окинул ее ленивым взглядом «последний доктор».

– Мария Лунина, старший лейтенант убойного отдела. – Она показала удостоверение, сделав три шага от двери по светло‑серому линолеуму. – Вам должны были позвонить. Я по поводу самоубийства Лебедева.

– И какой же повод для визита у вас, старший лейтенант, да еще и из‑за самоубийства? Из самого убойного отдела, надо же…

Он был нетороплив, хамоват, некрасив, но не производил отталкивающего впечатления. Работа у него была такая, сразу оправдала она его. А вот второго мужчину, смотревшего на нее с маниакальной агрессивностью, она проигнорировала сразу.

Дядька был в штатском, скорее всего, посетитель. И на его агрессию ей было наплевать.

– И мне никто не звонил, если что. – Патологоанатом медленно поднялся со стула, подошел к ней, осмотрел с головы до ног сквозь толстые стекла очков. – Вы промокли.

– Знаю.

– И забрызгали брюки грязью, – чуть склонил он голову набок.

– Бежала. – Она последовала его примеру и тоже склонила голову.

Мокрая длинная челка сразу накрыла ей пол‑лица.

– Неудобная стрижка, – качнул он головой.

Отошел в угол, открыл высокий белый шкаф, достал рулон бумажных полотенец. Протянул Маше.

– Вытритесь, старший лейтенант Лунина. – Он вернулся на место за столом, двинул на себя папку с бумагами и, погрузившись в их изучение, как будто нехотя представился: – Иван Иванович Филонов, к вашим услугам. Так что у вас за вопросы по Лебедеву?

– Так вам звонили или нет по поводу меня, Иван Иванович?

Она шустро отматывала бумажные полотенца, вытирала лицо, волосы, шею. Мокрые комочки швыряла в корзину для мусора у двери.

– Звонили. Предупредили, что будет представитель. Но не сказали, что такой прехорошенький, – глянул он на нее поверх очков в грубой роговой оправе. – Сколько вам лет, Мария Лунина?

– Двадцать пять.

– И в двадцать пять лет вы уже старший лейтенант, расследуете дела и служите в таком серьезном отделе? Боюсь представить, что способствовало вашему выбору, – бормотал он как будто рассеянно, время от времени делая пометки на полях какого‑то документа. – Спрашивайте, старлей. У меня не так уж много времени для реверансов.

– А ничего, что тут посторонний, Иван Иванович? – покосилась Маша на дядьку в черном строгом костюме.

– Это не посторонний, Лунина. Это сын Лебедева. И у него тоже возникли вопросы, как и у вас. Давайте это как‑то объединим в целях экономии времени. Спрашивайте, Лунина.

– Причина смерти Павла Семеновича Лебедева?

– Проникающее ранение в область сердца.

– Он умер сразу?

– Да, в течение минуты.

– Какой была поза при обнаружении тела?

– Что?! – Мужчины одновременно уставились на нее, но вопрос прозвучал от Лебедева‑младшего.

– Как он сидел? Он же помещался на скамейке, правильно меня информировали? Какой была его поза? Как вообще он мог воткнуть себе в сердце заточку… Это же была заточка, да? Как он мог сам себя зарезать в сердце? Вы, как эксперт, можете это представить? Подтвердить?

Филонов смотрел на нее не мигая, долго. Будто умер. Или научился у своих безмолвных пациентов немигающим взглядам. Странная особенность.

– Он сидел согнувшись. Держал отвертку слабой правой рукой…

– Как если бы его руку кто‑то пристроил на ней, так?

– Или как если бы его реакция ослабла после остановки сердца, – опротестовал Филонов и несколько раз моргнул. – Верхняя часть туловища была наклонена вперед. И ручка орудия убийства упиралась в колено трупа.

Он быстро глянул на мужчину в костюме и едва слышно пробормотал извинения.

– В принципе, он мог сам себе нанести этот смертельный удар, но…

Иван Иванович отодвинул бумаги, поднялся с места, подошел к Маше и чуть сдвинул очки по переносице.

– …но считаю это маловероятным.

– Вот! – нацелила в него Маша палец и покивала в сторону сына Лебедева. – Я тоже. Это редкий способ ухода из жизни. Едва ли не единственный! Поэтому смею предположить, что вашего отца убили.

Темноволосая голова поверх воротника черного костюма заходила из стороны в сторону. Глаза зажмурились.

– Кому он помешал?! – еле продавил мужчина сквозь стиснутые зубы. – Он совершенно безвредный, беспомощный человек! Зачем?! А записка? Как вы объясните эту записку?

– Я ее еще не видела. Графологи изучали? Это почерк вашего отца?

– Я без графолога знаю: это писал папа.

Лебедев‑младший сунул руку в карман пиджака, вытянул большой носовой платок. Старомодный, белый, с двумя параллельными линиями коричневого цвета по периметру. Принялся вытирать им небритое лицо. То ли вспотел. То ли заплакал. Маше было не рассмотреть. Обзор закрывала громоздкая фигура Филонова Ивана Ивановича.

– Что в записке? – спросила Маша.

– Это даже не записка, а целое письмо. О том, как он начинал бизнес. Как привлек к нему своего старшего брата. Как тот потом подмял под себя все. И как отвернулся от него, когда папа попал в переплет.

– Что за переплет? – насторожилась Маша.

– Я не знаю. Мы в последний год почти не общались с ним. Я уволился из органов и улетел на Камчатку.

– Да? И что вы там делали?