Тихоня на боевом факультете

Книги в очередной раз летят в грязь. Бездумно поднимаю руку в защитном жесте, ладонью ощущаю упругость водяной стены. И нажимаю на неё, не очень понимая, почему болт начинает отклоняться от прямой линии. Но появляется уверенность, что так и надо.

А потом всё ускоряется. Мой спаситель делает бросок в сторону и издаёт короткий рык. Глухой удар. И в заборе на уровне моей головы покачивается древко арбалетного болта.

Отмечаю с профессиональной чёткостью, что моя голова и сердце парня примерно на одном уровне.

Страха как такового нет, но мои колени почему‑то слабеют, и я, прислонясь спиной к забору, сползаю на землю. В следующее мгновение на меня обрушиваются потоки дождя. Это исчезает зонтик, а с руки парня срывается молния. Уже знакомый гром разносится по безлюдному переулку, и на тёмном силуэте, который, развернувшись, бросается наутёк, вспыхивают штаны. Мужчина спотыкается и кубарем летит на землю. А затем с воем елозит задницей в луже. Сбив пламя, злоумышленник встаёт на четвереньки и скрывается в темноте.

– Жаль, но это всё, на что я могу пойти, – хмыкает мой спаситель. – За убийство магией в жилых кварталах наказывают, как за неправомерную защиту.

Некоторое время парень пристально вглядывается в тени, лежащие между кругами света, который отбрасывают фонари. Затем создаёт несколько плетений и запускает их веером по переулку.

– Теперь никто не подойдёт. Рассказывай, как ты это сделала?

Он опускается рядом со мной на корточки и пытается заглянуть мне в лицо.

– Что именно? – просевшим от волнения голосом спрашиваю я, пытаясь хотя бы частично спрятаться за мокрыми прядями распущенных волос.

– Я срисовал магический след. Ты изменила траекторию полёта болта.

– Не знаю, – честно отвечаю я. – Не уверена, что это я. Ты сам увернулся. Я только заметила тёмную фигуру и услышала щелчок тетивы.

– Ну, щелчок прозвучал уже после твоего крика.

– Может быть. Сейчас мне трудно вспомнить. Но человека я увидела чуть раньше и почувствовала тревогу.

С этими словами я прижимаю правую руку к сердцу, как бы демонстрируя, что почуяла опасность чем‑то вроде сердечной мышцы.

Взгляд парня немедленно смещается вслед за моей кистью, да там и остаётся. Он как‑то судорожно сглатывает.

Не сразу понимаю, что именно его там привлекло, пока не опускаю глаза. Мокрое платье, прилипшее к груди, обрисовывает её во всех подробностях. А если учесть, что на корсет у меня денег никогда не было, то замёрзшие от холода соски предательски стоят дыбом.

Ойкнув, я спешу скрестить руки на груди. Горячая волна, прокатившись по всему телу, опаляет щёки.

– Ладно. – Парень снова сглатывает. – Нам пора идти. Не хотелось бы остаток ночи провести в участке. Здешняя стража появляется, как правило, тогда, когда всё заканчивается.

Подхватив меня под локти, он одним слитным сильным движением поднимается сам и ставит на ноги меня.

Как‑то бесцеремонно это у него получается. Я ему что, игрушка?

– Я и сама могу встать, – ворчу я смущённо, отталкивая его руки.

И замечаю, как по его лицу пробегает тень. Я проходила практику в городской больнице и ни с чем не спутаю это выражение лица. Ему стало больно.

– Ты ранен! – с уверенностью восклицаю я, отбросив всякие церемонии.

Сейчас во мне говорят мои профессиональные навыки.

Он морщится.

– Пустяки, царапина, болт прошёл по касательной.

– Я должна осмотреть рану, – решительно заявляю я. – У меня есть опыт целительства.

– Не здесь. Ты же не хочешь остаться в одиночестве в таком месте? Если я потеряю сознание, то защитные плетения, которые я раскидал, погаснут.

Он, конечно, прав, но…

Втягиваю носом воздух. Во время дождя все запахи обостряются, а их много: пахнут растения из сада, который за забором, пахнет намокшая земля, озоном пахнет воздух, хотя это, скорее, не из‑за грозы, а оттого, что кое‑кто швыряется молниями. Откуда‑то доносится запах сандала, неуместный на поселковой улице.

Из‑за всего этого обилия ароматов я и не учуяла сразу характерный запах железа.

– Царапина, говоришь? – рявкаю я. – Но сознание при этом ты можешь потерять, да? Нужно хотя бы кровь остановить. Остальное можно и потом. Показывай где.

Хотя необходимости в этом нет, я и сама уже знаю, что болт зацепил левое плечо парня. Во‑первых, помню траекторию, во‑вторых, есть у меня способность чувствовать, где у человека болит. Медлить нельзя, надо действовать.

Наклонившись, надрываю подол юбки и отрываю широкую полосу.

– Оу! – восклицает парень. – Вечер становится интересным.

– Помолчи лучше, – фыркаю я.

Сейчас я делаю то, что у меня получается лучше всего. А в такие моменты смутить меня трудно. Перетягиваю плечо выше места ранения.

Только сейчас соображаю, что мой пациент продолжает держать зонтик.

– Дождь почти закончился, не трать силы, – командую я, отметив, как дёргается в ответ бровь у парня. Он явно не привык, чтобы ему указывали, что делать. Однако ума послушаться хватает. И он убирает зонт. С небес всё ещё немного моросит, но, учитывая, насколько мы вымокли, это уже не стоит внимания.

Я снова собираю книги и сама подхватываю свой саквояж, прежде чем это сделает мой пациент.

– Сам дойдёшь? – с тревогой спрашиваю я. – Подъём сложный?

– Я в норме, дойду, – чуть резковато отвечает парень.

И он, действительно, пропустив меня вперёд и ещё раз оглянувшись по сторонам, бодро направляется к окраине поселения. И некоторое время мне кажется, что мы доберёмся до Академии без происшествий.

 

Булыжная мостовая обрывается, сменяясь узкой тропой, выложенной мелкой плиткой. Последний уличный фонарь освещает только самое начало, а дальше дорожка делает зигзаг и утопает в темноте.

Я останавливаюсь в нерешительности. Как идти, если ничего не видно? Небо плотно затянуто тучами, а впереди тёмной стеной стоят деревья.

– Ну и как ты собиралась здесь идти одна?

Мне кажется или в голосе парня появился оттенок высокомерия? Пришёл в себя и досадует, что позволил такой, как я, собой командовать?

Поджимаю губы. Вот и вся благодарность от этих знатных пациентов.

Радует, правда, что в голосе не чувствуется ни слабости, ни ощущения, что он превозмогает боль. Может, и впрямь царапина? А я‑то распереживалась.

Чувствую себя глупо, а это неприятно.