Токсичный

Спустя неделю в одном из медицинских блоков разразилась эпидемия гриппа. Поскольку работы стало совсем мало, я снова почувствовала нарастающее между нами напряжение. Увидев рисунок, я осознала, как он относится ко мне, и желание быть ближе к Кингу оказалось сильнее моего инстинкта самосохранения. Но мне приходиться постоянно сдерживаться и во время наших коротких разговоров говорить только о работе. К тому же, постоянные жалобы Вика, его приставания и побои не способствуют душевному спокойствию.

С каждым днем я чувствую, как моя сила угасает, и конечно это отражается на моем внешнем виде. Из‑за недосыпания под глазами появились синяки, а оливковая кожа стала бледной и безжизненной, особенно в свете люминесцентных ламп. За последние пару недель я почти ничего не ела, и мои скулы заострились, а глаза ввалились. Черт возьми, да даже одежда, которая обычно подчеркивает мою фигуру, теперь висит на мне, как на вешалке. Я чувствую, как таю на глазах, и если в ближайшее время не предприму что‑то, чтобы спасти себя, от меня может не остаться и следа.

– Почему ты осталась с ним? – однажды спрашивает меня Кинг, и я медленно поворачиваюсь, помня о синяках на своих ребрах.

– Осталась с кем? – спрашиваю я, хотя мы оба понимаем, о чем он говорит.

Я понимала, что он ждал подходящего момента, чтобы найти мои слабые стороны, и мне следовало догадаться, что для этого разговора он выберет момент, когда я буду чувствовать себя наиболее уязвимой.

Я бросаю взгляд на дверь, но впервые с начала эпидемии гриппа в коридоре нет пациентов. Никогда бы не подумала, что буду скучать по тому хаосу, когда взрослые мужчины жалуются на тошноту и приливы жара и холода как дети. Теперь в воздухе царит мрачная и почти спокойная атмосфера, и, если бы не это постоянное искушение, я бы назвала этот день хорошим.

Он смотрит на меня взглядом, который словно говорит: «кончай нести чушь». И я почти улыбаюсь, ощущая, как тепло разливается по моим давно обледеневшим жилам.

– Я боюсь того, что он может со мной сделать, если я от него уйду, – я не должна удивляться тому, что признаю это, но все же удивляюсь.

Кинг широко расставляет ноги и хрустит костяшками пальцев. Его взгляд становится суровым. Я не знаю, за что он попал в тюрьму, но меня не удивило бы, если бы в его прошлом был длинный список тяжких преступлений.

– Тебе следует беспокоиться не о том, что будет, если ты уйдешь от него, а о том, что он делает с тобой сейчас, – говорит он, и я замечаю, как пульсируют вены на его виске. Челюсть сжимается, когда он стискивает зубы, чтобы не сказать лишнего.

В ответ на его обвинение я выпрямляю спину, и теплые чувства, которые только начали зарождаться в моей душе, мгновенно исчезают.

– Я отлично со всем справляюсь.

Я и забыла, как быстро он двигается! В следующую секунду Кинг уже стоит всего в нескольких дюймах от меня, и я вижу, как бьется вена на его шее. Инстинктивно я выставляю руки перед собой, и, клянусь, он прижимается ко мне так близко, что мне приходится упереться ладонями ему в грудь. Прикосновение его тела вызывает у меня настоящий шок. Несмотря на постоянные обвинения Вика в моей неверности, я уже давно не испытывала ничего подобного и тем более не прикасалась к другому мужчине. Сейчас я понимаю, насколько тело Кинга отличается от тела Вика. Шок заставляет меня вскрикнуть и отвернуться. Я пытаюсь оттолкнуть его, но это словно пытаться сдвинуть с места огромный валун. Кинг остается стоять на месте, и я уже открываю рот, чтобы накричать на него, но тут он кладет руки на мои ребра. Острая боль от синяков, оставшихся после ударов Вика, заставляет меня прикусить губу. Чувство стыда не позволяет мне поднять взгляд, и я вынуждена смотреть в пол. Лишь когда Кинг опускает руки и делает шаг назад, я осмеливаюсь посмотреть на него.

– Так я и думал, – говорит он, смерив меня долгим и тяжелым взглядом.

– Кто ты такой, чтобы судить меня? – спрашиваю я, когда наконец обретаю дар речи. Однако даже сейчас мой голос звучит хрипло и неуверенно.

– Я из тех, кто знает, что бить женщин недопустимо, – голос Кинга становится глубже, хотя это кажется невозможным.

Мои подозрения о причинах его заключения только усиливаются. Я осознаю, что этот человек способен причинить вред другому, и это должно меня пугать. Однако я не чувствую страха. В его откровенной демонстрации превосходства есть что‑то успокаивающее. Кинг не пытается скрыть, какой он на самом деле. В начале наших отношений Вик старался быть именно таким, каким я хотела его видеть, – заботливым, внимательным и добрым. С Кингом же у меня нет таких иллюзий. Я вижу его таким, какой он есть на самом деле, и не знаю, хорошо это или плохо.

При этой мысли я закатываю глаза и обхватываю себя руками.

– Ты хоть осознаешь, где находишься? Ты в тюрьме, и это обстоятельство не свидетельствует о твоей добропорядочности.

– А я и не утверждал, что являюсь добропорядочным гражданином, мышонок.

Если это не подтверждение моих суждений о нем, то я не знаю, что это такое.

Выглянув в окно, я обнаруживаю, что медицинский кабинет пуст так же, как и лазарет. Это заставляет меня нахмуриться и вновь обратить внимание на Кинга.

– Почему тебя это так заботит?

Он снова приближается, и я замираю, не зная, как мое тело отреагирует на его близость.

– Возможно, я просто понимаю, через что ты проходишь.

Поначалу я нахожу это заявление абсурдным и даже насмешливым. Но в тоне, которым он это сказал, есть что‑то, что заставляет меня задуматься. Женщина внутри меня, пережившая множество побоев и нападений, узнает в нем родственную душу.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я, отступая назад.

Кинг встречается со мной взглядом и приподнимает плечо. Если бы он был тигром, то по этому движению я бы поняла, что он раздражен и чувствует себя уязвленным. Я не сомневаюсь, что, если я попытаюсь приблизиться к нему, он отмахнется от меня, как от назойливой мухи.

– Отец бил нас с мамой, – говорит он, подходя ближе и не отрывая от меня взгляда. – Я удивлен, что многие этого даже не заметили. Возможно, людям самим нужно пройти через этот ад, чтобы они начали замечать такие вещи. А я узнаю в тебе все его признаки. Возможно, со мной это происходило давно, но я никогда этого не забуду. Твои попытки казаться меньше ростом и походка, словно у тебя сломана каждая косточка, говорят о том, что ты терпишь насилие.

Я морщусь, глядя на свои руки, и пытаюсь не обращать внимания на подступающие слезы и першение в горле.

– Давай не будем об этом, – я отворачиваюсь и рассеянно смотрю по сторонам. – Нам пора возвращаться к работе.

– Не повторяй ошибок, которые совершила моя мать, – говорит он, когда я прохожу мимо него.

Я занимаю свое место за столом, и он еще некоторое время наблюдает за мной, прежде чем приступить к своим утренним обязанностям.

Как только мое дыхание выравнивается, я приступаю к скучному занятию – заполнению амбулаторных карт. Это занимает мои руки, но я не могу перестать думать о его словах. Я и раньше остро ощущала его присутствие в кабинете, но теперь, кажется, всем телом чувствую каждое его движение.