Толмач
От тряски вдруг еще накатила дурнота. Борясь с собственным организмом, Егор не заметил, как ехавшие рядом принялись что‑то тихо обсуждать. К тому же звон в ушах усилился, мешая слушать их разговор. Закончилось все тем, что Егор отключился. Когда и почему, он и сам не понял. Просто вдруг словно свет кто‑то погасил. Очнулся он, когда его снова принялись тормошить и, подняв, опять куда‑то понесли.
Дальше вокруг началась какая‑то суета, чьи‑то команды, и резко запахло карболкой. Этот запах он помнил еще с детства, когда мать приводила его к врачу. Зачем, он уже и не помнил. Помнил только, что было страшно, больно и очень хотелось спать. Вот и теперь ему почему‑то стало страшно и снова захотелось спать. На лицо в очередной раз опустилась какая‑то тряпка и резко запахло хлороформом. А после снова накатила темнота.
Но на этот раз его сознание не отключилось, а словно перенеслось куда‑то. Куда именно, было совершенно непонятно. Ясно было только одно. Тут было светло, чисто, а главное, очень спокойно.
– Блин, неужели и вправду помер? – иронично хмыкнул Егор, пытаясь хоть как‑то оглядеться. – Тогда хотелось бы понимать, куда меня занесло. В ад. В рай или в чистилище? Хотя, в чем именно разница между чистилищем и адом, я так толком и не понял.
Умение шутить и иронизировать в любой ситуации не раз спасало его в прошлом, так что отказываться от этой привычки он не собирался. Так сложилось, что друзей у него почти не было. С самого детства. И не потому, что он сам этого не хотел. А потому, что у него почти не было свободного времени. Да‑да, с самого детства. Впрочем, у него много чего не было. И все только потому, что в их бабьем царстве было решено сделать из него сначала музыканта, а после переводчика.
Кто именно это решил и зачем, он узнал гораздо позже. А тогда ему было не до размышлений. Сколько себя помнил, Егор только и делал, что чему‑то учился. С утра и до самого вечера. Языки, музыка и еще куча всякой муры, которую он по сей день терпеть не мог. Так что вышучивать все, что попадалось на глаза, он научился очень рано. И с каждым днем у него это получалось все лучше и ядовитее. Иногда это даже становилось опасным, но отказываться от этого умения Егор не собирался.
– Все ехидничаешь? – вдруг раздался гулкий, грозный голос. – Не надоело?
– А с шуткой жить легче. Или это теперь не про меня? – справившись с изумлением, осведомился Егор.
– Ну отчего же. Ехидничай, мне не жалко. Только прежде на вопрос ответь. Жить хочешь?
– Как в том анекдоте. Разве это жизнь? Это ж каторга, – хмыкнул Егор в ответ, понимая, что уже вообще ничего не понимает.
– Да уж. Оторвались на тебе бабы. Ну да ладно. Минуло и ладно. Теперь у тебя другие заботы будут.
– Это с чего бы? Вроде все. Приплыл.
– Рано. Да и не так оно все сложилось, как думалось. Придется исправлять.
– Кому думалось? И кто исправлять станет? Я? Или ты?
– Ты. Это ж ты жить хочешь. Вот и поживешь. А я посмотрю, как оно у тебя получится, – с изрядной долей ехидства ответил голос, и Егора куда‑то потащило. Снова навалилась темнота, и все пропало. Абсолютно все. Верх, низ, свет, тьма. Не было ничего. Совсем.
* * *
Родился он под Питером, в небольшом уютном городке. Поначалу все вроде было как у всех. Во всяком случае, ничего особо значимого ему в память из тех времен не врезалось. Но примерно с дошкольной группы детского сада все начало резко меняться. Егор вдруг понял, что в садике ему лучше, чем дома. Почему? Да потому, что там не было злющей прабабки, которая каждый раз, завидев его, презрительно шипела:
– Комиссарский выродок.
Что это такое, он по малолетству не понимал, но тон и эмоции, исходившие от нее, улавливал четко. Она не просто не любила его. Она его ненавидела. Как ненавидела и презирала собственную внучку. Его мать. Та отвечала ей не меньшей злобой, но сына защищать даже не пыталась. Властная, жесткая бабка прибрала к рукам весь дом и была в нем полновластной хозяйкой. Она даже осмеливалась решать, чем заниматься маленькому Егорке. Сам он, по причине малолетства, еще толком не знал, что ему больше нравится, а мать по приказу прабабки уже потащила его в музыкальную школу.
К огромной неудаче мальчишки, слух у него оказался отличный. Во всяком случае, нотный стан он воспроизвел с первого раза. А вот дальше началась настоящая каторга. Сначала его было решено отдать на фортепиано. Но очень скоро стало понятно, что у ребенка еще слишком маленькие пальчики, да и сам он просто не дорос до инструмента. Тогда пианино заменили на скрипку. Но и тут не заладилось. Серьезный инструмент для такого малыша не делали, а стандартный был ему тоже велик.
Но женщин это не остановило. Каждый божий день его забирали из садика и волокли в музыкалку, вместе со скрипкой и нотной папкой. А тем временем его сверстники гоняли в футбол, лазили по крышам, катались на велосипедах и вообще жили полной жизнью. Очень скоро Егор просто возненавидел музыку. Уже в школе, узнав, что он занимается музыкой, пара мальчишек, постарше, отловили его после уроков и как следует отлупили, попутно сломав инструмент.
Скандал дома случился неимоверный. Мать шипела разъяренной коброй, бабка визжала, словно циркулярная пила, а прабабка, окатив презрительным взглядом, процедила сквозь зубы:
– Комиссарский выродок. Даже самого себя защитить не может. Бесполезный кусок мяса.
В тот момент Егор и сам не понял, откуда вдруг взялась такая смелость, но дикая, незамутненная ярость заставила его забыть о побоях и, гордо вскинув голову, твердо ответить:
– Не мешайте, тогда сам всему научусь.
Не ожидавшие такой дерзости бабы от удивления дружно заткнулись, глядя на него с таким видом, словно с ними заговорил не их ребенок, а табурет у кухонного стола.
– Что ж. Посмотрим, – презрительно фыркнула прабабка и, развернувшись, скрылась в своей комнате.
С того дня мать перестала провожать его в школу и вообще задавать какие‑либо вопросы. Просто доставала из портфеля дневник и, убедившись, что со школьной программой все в порядке, словно забывала о его существовании. А сам же Егор, недолго думая, отправился в ближайшую секцию бокса. Тренер, окинув худенького мальчишку задумчивым взглядом, попросил его протянуть вперед руки и, скептически оглядев длинные, музыкальные пальцы, проворчал:
– Тебе только на рояле лабать, а не рожи бить.
– Я и лабаю, – вздохнул Егорка, для которого школа мимо не прошла.
– А чего тогда сюда пришел? – заинтересовался тренер.
– Побили, – снова вздохнул мальчишка.
– А ты, значит, хочешь их в ответ побить?
– Нет. Не хочу, чтобы снова били, – подумав, высказался Егор.
– А вот это уже серьезный разговор, – одобрительно хмыкнул тренер и отправил его на скакалку.