Тренер Култи

Только я поужинала и прилегла на кровать, как телефон зазвонил. Ноги болели: мало мне утренней пробежки и сдачи нормативов, после обеда я пошла помогать Марку с его работой по обустройству территории, где провозилась большую часть дня. Учитывая, что время шло к восьми вечера, а друзей у меня было мало и звонили они редко, я догадывалась, кто это был. И действительно, на экране высветился иногородний номер.

– Привет, пап, – ответила я, зажимая мобильник плечом.

Тот вокруг да около не ходил.

– Ну, как все прошло? – сразу выпалил он.

Как все прошло?

Разве могла я сказать отцу, ярому поклоннику Култи, пусть тот это и отрицал, что день – одно сплошное разочарование?

Разочарование, в котором я сама виновата. С чего я взяла, что Райнер Култи придет и поразит нас безумными трюками и советами, о которых мы не догадывались, тем более в день нормативов, иначе говоря, наматывай‑круги‑пока‑не‑потянет‑блевать? Может, я ожидала, что взыграет его строптивый характер, из‑за которого он получал красные карточки и вылетал с поля куда чаще положенного. Не просто так во время матчей его называли Фюрером – горячий нрав был одной из причин, по которой его так сильно любили и ненавидели.

Но сегодня он не был жадным до мяча снисходительным мудаком, каким считали его соперники. Буквально не проявил ни единого качества из тех, что ему приписывали. А ведь его десять раз отстраняли за то, что он ударил головой игрока во время товарищеского матча, за который даже очки не засчитывались. Как‑то раз он чуть не подрался с соперником, внаглую попытавшимся пнуть его под колено. Он был ходячим бедствием, за которым так интересно было наблюдать… по крайней мере, раньше.

В итоге он выслушал нас, пока мы представлялись, а потом просто наблюдал или беседовал с Гарднером. По‑моему, даже до мяча не дотронулся. Ну как – не то чтобы я за ним следила, конечно…

Но кажется, единственное, что мы от него за сегодня услышали, – это «доброе утро». Доброе утро. И это от человека, который нарвался на неприятности, послав на три буквы противника во время прямой трансляции Кубка мира.

Капец, чего я вообще расстраиваюсь, что Култи держится в стороне, а не бросается с оскорблениями?

Что со мной не так?

Я кашлянула в трубку.

– Нормально. Он почти с нами не разговаривал. – Все так, только не «почти», а «совсем». Но с папой я этим делиться не собиралась.

– А. – По голосу было слышно, как он расстроился.

Ну вот. Какая же я сволочь.

– Да он просто к нам привыкает. – Наверное. Ведь так?

– Alomejor. – «Наверное». Точно таким же тоном папа в детстве отвечал на мои хотелки, которые не планировал выполнять. – Значит, ничего интересного?

Мне не пришлось даже вспоминать, что сегодня случилось. Ничего. Култи просто смотрел, как мы пыхтим над упражнениями, предназначенными для проверки спортивной формы. Ладно никчемными дурами нас не назвал – он даже глаза не закатывал, хотя часто ругал товарищей по команде, когда те не оправдывали его ожиданий.

– Ничего, – честно ответила я. Может, с годами он застеснялся?

Я очень в этом сомневалась, но обманываться могла сколько угодно. Или как минимум соврать отцу, чтобы тот не расстраивался так сильно. Он же был на седьмом небе, когда узнал, что нас будет тренировать Култи.

– Зато в забегах меня ни разу не опередили, – добавила я.

Папа мягко, но немного разочарованно рассмеялся.

– Умница. Каждое утро бегаешь?

– Ага, и начала чаще плавать. – Я замолчала, услышав на заднем плане приглушенный голос.

– Это Сэл, – пробормотал отец в сторону. – Хочешь с ней поговорить?.. Ага… Сэл, мама передает привет.

– Ей тоже передай.

– Моя дочка передает привет… – Я услышала, как он повернулся к маме. – Нет, моя. Твоя – младшая… Ха! Не‑а!.. Сэл, ты моя или мамина?

– Соседа.

– Так и знал! – Вот теперь он искренне довольно рассмеялся.

Я улыбнулась как откровенная дура.

– И я тебя люблю, бать.

– Знаю, но я люблю тебя больше, – усмехнулся он.

– Да‑да, конечно. Позвонишь завтра? А то я устала и хочу еще лед к ноге приложить.

Он тяжело вздохнул, но я знала, что он ничего не скажет. Вздох и так был достаточно красноречивым: мягким молчаливым напоминанием заботиться о себе. Мы уже сто раз это обсуждали. У нас с папой особое взаимопонимание. Если бы про лед сказал мой брат, я бы спросила, не собрался ли он помирать, а папа наверняка посоветовал бы терпеть. Ну что сказать: хорошо быть папиной дочкой. Точнее, хорошо быть мной, а не сестрой, с которой он постоянно ругался.

– Ладно, до завтра. Сладких снов, mija.

– И тебе, пап. Спокойной ночи.

Он еще раз попрощался со мной и положил трубку. А я, сидя в кровати в своей квартирке над гаражом, которую снимала последние два года, подумала о Култи: как он стоял на краю поля, будто памятник, и наблюдал, наблюдал, наблюдал.

Пора снова напомнить себе, что он какает.

 

Глава 4

 

Следующие несколько дней пролетели незаметно, насыщенные привычными будничными делами. По утрам мы с командой собирались, чтобы пройти медосмотр и снять мерки для новой формы. Потом я шла на работу, где Марк донимал меня просьбами взять у Култи автограф. По вечерам, в зависимости от того, насколько устала за день, я шла на йогу, в бассейн или в зал. А когда возвращалась домой – болтала с отцом и смотрела телевизор.

Всем интересно узнать про Райнера Култи, но мне нечего было рассказывать. Он приходил к нам, занимал первый подвернувшийся угол и просто смотрел. Ни с кем не разговаривал и не общался. Вообще ничего не делал.

Так что… приходилось разочаровывать любопытствующих.

Даже удивительно, как его, статую хренову, до сих пор птицы не облюбовали. Ему бы на Таймс‑сквер, подрабатывать живым изваянием – там таких много ходило. Выкрашивались в металлические цвета и приставали к туристам, фотографируясь с ними за деньги. Все равно ему на все пофиг.