Тренер Култи
Через несколько минут началась тренировка, и отсутствие Култи пришлось выбросить из головы. Но сразу после пробежки меня подозвал к себе Гарднер.
– Все в порядке? – спросил он, встав в сторонке от поля, пока помощники устанавливали необходимый инвентарь. – Я спал, когда ты мне звонила.
Черт, точно.
– А, да. Прости, я случайно тебя набрала. – Достаточно туманно? Как отмазка пойдет?
Гарднер, не раздумывая, просто пожал плечами.
– Я так и подумал.
Не успела я уточнить, что он имеет в виду, как заметила знакомого человека, бредущего по полю.
Култи.
Сглотнув, я почесала бровь и ткнула большим пальцем за плечо.
– Пойду я.
Мой давний тренер согласно кивнул.
И я сбежала к чертям собачьим.
По крайней мере, попыталась, но по пути к команде зачем‑то обернулась через плечо.
Глаза цвета мшистого янтаря, которые все детство наблюдали за мной со стен спальни, смотрели прямо на меня. На. Меня. Не сквозь меня, не поверх меня. Просто на меня.
И хотя лицо его ничего не выражало, взгляд был пристальным, цепким. Я такой уже видела. Такой взгляд у Култи проскальзывает во время игры, когда он в шаге от срыва.
И вообще, он… срет.
Расправив плечи и сделав глубокий вздох, я спокойно на него посмотрела.
Разве я плохо поступила? Нет.
Я подобрала практически незнакомого пьяного человека, оплатила ему номер в гостинице, отвезла, оставила деньги на такси и записку. Чего еще ему нужно? Я никому ничего не сказала и не скажу. Даже Дженни.
Так, ладно, как минимум последнее он не знал.
Я отвела взгляд, мысленно напомнив себе, что не сделала ничего плохого. Помогла как могла. Я ведь не виновата, что он проспал. Все равно уже ничего не исправить, не могу же я отмотать время вспять. Может, стоило утром ему позвонить, но с ним же ничего не случилось.
«Держи себя в руках, Сэл. Думай о тренировке. Не беспокойся заранее о том, что еще не произошло».
Точно.
Я сосредоточилась на футболе.
И все было хорошо поначалу. Два часа спустя, под самый конец тренировки, мы с девочками отыграли короткий матч три на три и победили. Я дала им пять, задыхаясь и радостно ухмыляясь, мы перевели дух, и на этом нас отпустили.
Я успела собраться, дойти до машины, убрать вещи в багажник и вытянуть руки над головой, потягиваясь, как вдруг кто‑то схватил меня за локоть.
И уж чего я точно не ожидала – так это обернуться и увидеть перед собой высокого загорелого шатена. Култи. Култи. Опять. Совсем близко. Вчерашний вечер вышел таким суматошным, что я заметила только размер и вес его тела. Зато сегодня… Передо мной стоял знаменитый, – но все еще способный какать, – немец в полосатой футболке лазурно‑синего и очень нежного зеленого цвета, – как мне сказали, официально он назывался «морозной мятой», – и смотрел прямо на меня.
Я сглотнула.
И запаниковала. Достаточно сильно, пусть и умудрилась не выдать себя.
Фигня какая. Вообще ерунда. Он какает. Какает, какает, какает.
– Только попробуй разболтать кому‑нибудь о вчерашнем, и пожалеешь, – раздался его низкий голос с жестким акцентом, такой тихий, что если бы я на него не смотрела, то и не подумала бы, что это произнес он. Но кто же еще?
Райнер Култи стоял возле моей отчаянно нуждающейся в мойке «Хонды» и… что?
– Э‑э‑э… что, прости? – спросила я медленно, осторожно. Обычно я не страдала слуховыми галлюцинациями.
– Если ты, – повторил он таким тоном, будто разговаривал с полной дурой, – расскажешь кому‑нибудь о том, что вчера было, весь сезон проведешь на скамейке запасных.
Я могла по пальцам пересчитать, сколько раз попадала в неприятности по собственной дурости, если не считать желтые карточки за излишнюю грубость на поле.
Один раз во втором классе попалась за списыванием домашки.
Дважды врала родителям о том, где была.
Еще, конечно, влипла в национальной сборной, но там я никого не обманывала, просто сглупила.
Короче, суть в том, что я не любила нарочно расстраивать людей. Мне сразу становилось ужасно стыдно и плохо, и я это чувство искренне ненавидела. За всю жизнь меня неоднократно называли паинькой, потому что я предпочитала не лезть в неприятности. Мне и без этого было чем заняться. Грубая игра не считается – на поле все действовали одинаково и могли постоять за себя.
Поэтому подозрения Култи показались абсурдными, а как только удивление схлынуло, я разозлилась. Очень сильно, черт возьми, разозлилась. На скамейку меня отправит?
От негодования, клокочущего не хуже сраного вулкана Кракатау, сердце истошно заколотилось, а грудь сдавило.
Мне стало сложно дышать. Дыхание сбилось. Сбилось же?
Лицо пылало, а в горле встал ком.
На мгновение я забыла, кто передо мной.
Этого хватило, чтобы успеть сжать кулаки, в ярости вздернув подбородок, и выплюнуть:
– Ты… – Я даже не знала, что хотела сказать, потому что так – так! – разозлилась, что плохо соображала. Но когда уже дернулась врезать немцу по роже, то краем глаза заметила Гарднера и пару игроков, идущих к машинам.
И здравый смысл, пересиливший шепот, не дающий мне вырваться из этого забытья, велел подумать о том, что я делаю.
Воздуха не хватало, будто меня ударили под дых. На виске пульсировала вена. «Не надо. Не смей». Волосы на руках встали дыбом.
Я медленно опустила руку и захлопнула рот.
Не собираюсь пропускать сезон из‑за этого урода.
Не собираюсь.
Желание послать его прямиком на хрен так и зудело, но я сдерживала его, медленно и неуклонно, хотя оно рвалось из меня барракудой, борющейся за жизнь. Но я справилась. Спрятала глубоко в сердце и заперла на замок.
Я не лишусь из‑за него дела всей жизни.
Мне еще никогда не было так тяжело держать средние пальцы согнутыми, а колено – подальше от паховой области Култи, но в итоге я отвернулась и села в машину. Ничего не говоря, просто закрыла дверь, убедилась, что никого не задавлю, и выехала с парковки.