Тренер Култи
– Ты в курсе, что я специально тебе позвонила, потому что ты добрая? Еще подумала: «Кто же не станет надо мной издеваться?» Дженни, вот кто. Спасибо тебе большое.
Она судорожно вздохнула, а потом прыснула снова. Я даже не сомневалась: она заново прокручивает в голове ситуацию, и та ее знатно смешит. Могу понять: я бы тоже посмеялась, если бы не опозорилась перед СМИ.
Убрав телефон от уха, я поднесла палец к красной кнопке и представила, как нажимаю ее.
– Ладно, ладно. Все, я спокойна. – Она пару раз коротко вздохнула, пытаясь окончательно взять себя в руки. – Все, все! – Из ее носа вырвался странный тонкий всхрюк, но она его подавила. – Так. Значит, он так и не появился? И вам не сказали почему?
Култи. Это он был во всем виноват. Ну ладно, не он. Я сама была виновата.
– Нет. Якобы при перелете возникли какие‑то проблемы. В итоге мы с Гарднером отдувались вдвоем.
Мысленно я всплакнула.
– Звучит сомнительно, – заметила Дженни почти ровным тоном. Почти. Я сразу представила, как она зажимает переносицу и отводит трубку подальше от уха, посмеиваясь. Вот сволочь. – Небось устроил себе поздний завтрак и любовался рекламой со своим участием.
– Или откопал старые записи с игр и критиковал все подряд.
– Или коллекцией часов любовался… – Он их всегда рекламировал, сколько я себя помню.
– Сто процентов сидел в барокамере и читал про себя статьи.
– О, мне нравится, – рассмеялась я, но тут телефон дважды коротко завибрировал. На экране высветился длинный номер, начинающийся на пятьдесят два, и я мгновенно сообразила, чей он. – Так, мне пора, на тренировке увидимся. Твой лучший друг звонит.
– Давай, – рассмеялась Дженни. – Привет передавай.
– Ладно.
– Пока, Сэл.
Я закатила глаза и улыбнулась.
– Давай, до понедельника. Береги себя, – сказала я, а потом ткнула на кнопку входящего звонка.
И не успела ни слова сказать, как по ту сторону раздался мужской голос:
– Саломея.
Господи. Как все серьезно. По голосу было слышно: обычно он вопил «Сэл!», будто я сломала какую‑то бесценную безделушку, а тут практически задыхался, глотая звуки. Меня никто не называл полным именем – отец уж тем более. Кажется, он вспоминал про него, только когда был настроен серьезно… то есть серьезно хотел надрать мне жопу, когда, по мнению матери, я совсем уж начинала тупить, и она просила его разобраться. Например, когда в пятнадцать я влезла в драку во время матча и меня вышвырнули. Правда, всерьез он меня так и не наказал. Папа воспитывал по‑другому: нагружал работой по дому, а сам тайком хвалил, пока мамы не было рядом.
Поэтому в ответ на отцовское «Это сон? Я что, сплю?» я не смогла удержаться от смеха.
Я стянула с лица одеяло, чтобы было удобнее разговаривать, и тут же сказала:
– Нет. Ты просто сошел с ума.
Он и сошел с ума. «От любви», – как шутила мама. Будучи абсолютным снобом во всем, что касалось футбола, мой отец, как и большинство иностранцев, относился к американским игрокам скептически, кроме, конечно, нас с братом. И Райнера Култи, которого фанаты прозвали Королем, а злопыхатели – Фюрером. Папа говорил, что его невозможно не любить. Ну такой Култи хороший, такой талантливый, еще и играл почти всю карьеру за папину любимую команду, если не считать двухгодичного перехода в «Чикаго Тайгере». Так что да. Футболки у папы были четырех типов: форма сборной Мексики, моя, всех команд Эрика – и Култи. Носил он, разумеется, в основном последнюю, не щадя чувства детей‑футболистов, но я особо не обижалась.
Оставив маму с младшей сестрой, мы с папой и братом могли часами смотреть игры Култи. Если не успевали на них, то записывали на кассеты и включали на видике. На меня, тогда совсем маленького ребенка, немец под метр девяносто ростом оказал огромнейшее влияние. Да, Эрик играл в футбол всю мою жизнь, но с Култи все было по‑другому. Из‑за него меня тянуло на поле словно магнитом, из‑за него я увязывалась за Эриком при любом удобном случае, ведь других игроков просто не знала.
Просто так уж случилось, что папа фанател по Култи вместе со мной, чем только сильнее подпитывал интерес.
– Сижу я ем, и тут вбегает твой двоюродный брат, – родители гостили у тети в Мексике, – и требует срочно включить новости.
Ну, понеслась…
– Почему ты мне ничего не сказала?!
– Не могла! Нам нельзя разглашать информацию, пока ее не объявят официально, а я узнала прямо перед пресс‑конференцией.
На мгновение по ту сторону трубки воцарилась тишина. Потом, выдохнув себе под нос нечто, крайне похожее на Dios mio[1], отец прошептал:
– Тебя позвали на пресс‑конференцию?
Словно не мог поверить. Значит, не видел. Господи, спасибо тебе.
– Все было ровно настолько плохо, насколько ты представляешь, – предупредила я.
Папа снова замолчал, обдумывая услышанное. Потом, видно, решил вернуться к моему идиотизму позже, потому что спросил:
– Так это правда? Он твой новый тренер? – Он произнес это так нерешительно и робко, что если бы я могла – полюбила бы папу еще больше, но больше просто некуда, и это неоспоримый факт.
Не знаю почему, но мне вдруг вспомнились школьные годы и тетрадка по математике с фотографией Култи, которому тогда было под тридцать. М‑да.
– Ага. Заменит Марси на позиции помощника тренера. Папа хрипло, прерывисто выдохнул.
– Я сейчас в обморок упаду, – пробормотал он.
Расхохотавшись еще громче, я попутно подавила зевок, потому что еще не ложилась – устроила себе марафон британских комедий на «Нетфликсе», пока не нашла в себе силы позвонить Дженни. В итоге засиделась почти до полуночи, что для меня жутко поздно – обычно‑то я, как старушка, ложилась в десять. Или в одиннадцать, когда совсем расходилась. Но Дженни должна была вернуться из Айовы только через два дня, и я знала, что она еще не уснула.
– Любишь ты драматизировать.
– Сестру свою вспомни, – проворчал он.
Ну, тут не поспоришь.
– Ты же меня не обманываешь? – спросил он по‑испански. Хотя «спросил» – это сильно сказано, потому что от восторга он практически задыхался.
[1] Боже мой (исп.)
