Третья жена генерала – дракона

Ого! Ничего себе, семейные тайны! А жена об этом знает?

Я увидела, как он опустился на колени рядом с кроватью, его руки легли на белоснежную простыню, и я почувствовала, как его душа распадается на части.

– Я женился на ней, потому что был уверен, что это поможет тебе. Она могла, взять на себя то, что я не мог. Из всех возможных претенденток, я выбрал ту, которая понравилась тебе! Я хотел, чтобы тебе было с кем обсудить моду, платья, женские штучки, в которых я не разбираюсь! Заколки, шляпки и прочую дребедень! Чтобы у тебя была подруга, который ты можешь довериться! Которая станет твоим проводником в мир моды и балов! Ты прекрасно знаешь, что у меня два мундира. Один повседневный, другой – парадный. Я ничего не понимаю в заколках и кружевах! А она понимает! Но теперь ты уходишь… и я остался с ней, с ее холодом и пустотой, которые никак не заполнят мое сердце.

Задыхаясь от обиды и гнева, генерал резко встал и выпрямился во весь свой немалый рост.

– Зачем? Зачем, Лисси, я наступил себе на горло, выбирая в жены женщину, которую не люблю, чтобы видеть, как моя дочь лежит в больничной палате без сознания? – произнес он, а в его глазах блеснул укор. – Зачем мне этот брак, когда ты, мой смысл жизни, когда ты решила уйти? Бросить меня одного в этом мире?!

Он проглотил последние слова, словно они дались ему непросто.

Я видела его искаженное гневом лицо, но старалась не выдавать своего присутствия, превратившись в безмолвного призрака. Людям обычно не нравится, когда кто‑то становится свидетелем их семейных тайн.

Терпеть не могу этот нарастающий ужас, в который превращается гнев. В гнев на свое бессилие. И все же, что могла я сделать?

Ничего.

Сейчас генерал выглядел как человек, потерявший все – отцовство, надежду и даже себя. И я ничем не могла помочь. Но очень хотела. И делала все возможное!

Генерал наклонился ближе у дочери.

По лицу его проскользнула тень, которую я знала слишком хорошо. Я видела ее в лицах других родственников, точно так же склоняющихся над постелями больных. Это была не только злость, это была злость, переходящая в отчаяние.

Генерал склонился к неподвижной голове дочери, стараясь обнять её своим гордым, полным силы сердцем. Но я понимала, что это вряд ли поможет. И он тоже это понимал.

– Я бы всё отдал, чтобы ты вернулась, – прошептал генерал. – Я бы повторил тебе эти слова в лицо. Я хочу знать, чего тебе не хватало?!

В этом шёпоте был трепет надежды, полный искренности, от которого у меня перехватило дыхание. Было видно, что дочку генерал любил до безумия. И от этого вдруг стало еще обидней за свое бессилие.

– Я надеюсь, что ты меня слышишь! – голос генерала снова стал строгим и полным гнева. – После смерти твоей матери, я согласен был отдать все, что у меня есть, лишь бы ты была счастлива! Слышишь! Все, что у меня есть! И разве я не отдавал? Я жизнь тебе отдал! Что? Что я сделал не так, чтобы ты заставила меня так страдать?! Отвечай, Элисиф! Отвечай мне! За что ты так со мной, Элисиф?

Так, надо что‑то делать. Иначе он может отказаться от девочки! Или того хуже! Я вспомнила, как один отец в гневе и ярости пытался убить дочь прямо у нас в палате со слезами на глазах с причитаниями: “Прости меня, доченька!” потому как позор семьи нужно смывать кровью! А все начиналось точно так же, как с генералом! И если бы меня не оказалось рядом, если бы на крик не подоспели медсестры, чтобы оттащить отца, то девочку похоронили бы на следующий день.

 

Глава 6

 

Я тихонько отошла от двери, а потом зацокала каблуками, обозначая генералу свое присутствие. Поспала, называется! Вот так всегда!

– Вы еще здесь? – спросила я, видя, как он поднял на меня полные бессонницы глаза.

– А где я должен быть, по‑вашему? – резко произнес генерал.

– Дома, в постели с женой. Вы время видели? – строго спросила я.

– Мне плевать, который час, – хрипло ответил генерал и тут же добавил довольно резко. – Почему вы ничего не делаете?

– А что я должна делать? – спросила я, прислонившись к дверному косяку.

– Уколы, настойки, зелья, припарки! – резко произнес генерал. – Что‑нибудь! Что обычно делают в таком случае! Вы – доктор! Вы лучше меня должны это знать! Вы же просто ничего не делаете!

Я посмотрела на мою белоснежку и вздохнула.

– Ей не поможет никакой волшебный настой, никакое чудодейственное зелье. И припарки тоже не помогут, – произнесла я. – Все, что можно было сделать – мы сделали. Мы вылечили ушибы, зарастили переломы, залатали раны, я сохранила ей способность иметь детей в будущем. Хотя, все указывало, что шансы спасти ей будущее материнство очень маленькие! Мы поместили ее сюда, отняв у других пациентов возможность оказаться на ее месте. Ведь у нас только одна магическая система! И я решила, под свою ответственность, что она ей нужнее, чем другим!

– И перед кем же вы отвечаете, если это – ваша больница? – с вызовом в голосе спросил генерал. Он явно был очень зол и хотел выплеснуть на кого‑то свою ярость.

– Перед самым страшным человеком. Перед самой собой! – произнесла я.

В этот момент в глазах генерала я увидела, как ярость сменяется уважением.

– Простите, – произнес он, глядя мне в глаза. – Я сказал лишнее. Я не должен был так говорить. Я просто ужасно зол.

– На нее? – спросила я, снова с надеждой глядя на белоснежку.

– Нет, страшнее. На самого себя, – произнес генерал. А наши взгляды сцепились, как клинки. – Я отвечаю за нее перед самым страшным человеком. Перед самим собой. И сейчас я злюсь на самого себя, что проглядел, недосмотрел, упустил что‑то важное, что привело Лисси к такому страшному решению. Как вы думаете, почему она мне ничего не сказала?

– Ну, давайте начнем с того, что это – довольно пикантный вопрос, – заметила я. – Понимаете, она могла просто посчитать, что с мужчинами такие вопросы … ну, не обсуждаются…

– Вы думаете, она просто постеснялась? – спросил генерал, скользнув взглядом по лицу девушки. .

– Ну, может быть. К сожалению, я не могу говорить наверняка. Я имею право только попытаться представить ситуацию. Так что на мое мнение можете не сильно полагаться, – вздохнула я.

Сейчас я балансировала на острой грани. Одно неверное слово, сказанное генералу в момент его злости и ярости, способно навсегда вычеркнуть дочь из его жизни. Поэтому нужно очень аккуратно подводить его к той мысли, что вины девушки в этом нет. Даже если моя белоснежка виновата на все сто процентов.

– Понимаете, ваша дочь слишком юна, – заметила я. – Сколько ей?

– Семнадцать, – хрипло произнес генерал.