Твое величество. Истинный облик
Это в сказке красиво говорится – вышел рыбак в море и закинул он невод. А вы тот невод видели? В руках держали? Сами закинуть пробовали?[1]
Длина невода может быть до трехсот метров, сети до ста пятидесяти метров. И это не леска тоненькая, не капроновое волокно, это все пенька, тяжелая, достаточно толстая, да еще с грузиками, хотя в море лучше невод.
Это надо закинуть, а погода‑то не всегда в твою пользу, еще темно, и ветер, и море, и лодочки‑скорлупки, с которых хорошо бы не ковырнуться головой вперед. А это тоже реально.
И до места догрести надо, и не растеряться.
А потом еще вытянуть невод. И порадоваться, если он с уловом. А если нет?
Тогда плыть дальше и закидывать его заново. И при этом сильно рисковать…
Но шагренцы осознанно шли на этот риск.
Маленькая страна, бедная земля, а рыба – это все сразу. Это и пища, и корм для скота, хотя и сколько там того скота, это и удобрение для не особенно плодородной островной земли… только вот беда.
Из‑за какой‑то пакости (плохо богам молимся, факт!) вокруг Шагрена, хоть он и остров, рыбы особо не водилось. Мелочь всякая, креветки‑осьминоги, была, да и тех особенно не хватит, а так, чтобы рыба, да по‑настоящему, такое только поближе к Картену. А там…
Вот чего этим картенцам не живется?
Шагренцы считали, что эти материковые сволочи и так слишком избалованы жизнью: у них и не остров, и рыба рядом ловится, и земли, сколько хочешь, и родит она на зависть Шагрену… вроде и небольшой пролив, но почему так? На материке в землю семечко воткни, так оно же через год плоды даст, а тут… бьешься, словно рыба об лед, и все бесполезно.
И что остается?
Браконьерство?
Ну… шагренцы считали это восстановлением справедливости, а картенцы… а кто их спрашивает, этих сволочей? Поневоле рисковать приходится, если голод…
Вот артель и рисковала.
Плыли в ветреную и дождливую погоду, терпели противную морось, радовались ей даже – авось, картенцы тоже носа из трактира не высунут! Чего им в море в такую погоду делать? Пусть дома сидят!
И подкрались поближе, и невод закинули, и вытащили его – дай Многоликий каждому! В каждую лодку рыбы отгрузили!
Второй раз и не надо забрасывать, этого всей деревне дней на пять хватит, а еще засолить – закоптить… только вот уйти смогли не все.
Выдвинулся из‑за мыса сторожевик, дал залп из катапульты… лодки, как привыкли, кинулись хоть и к родному берегу, но врассыпную. Тут уж у шагренцев было так принято – каждый спасается в одиночку. Сторожевик, он один, он сразу за всеми лодками не погонится, максимум две‑три погибнут, а остальные спасутся.
Так и сейчас сделали.
Действительно, две лодки погибло, остальные двенадцать успели уйти, унося с собой рыбу и невод. Так что… уже хорошо!
Голода в деревне не будет! Это главное! А люди… оплачем, как положено, жертву в храме принесем, вспомним добрым словом. И снова – за дело. Рыба сама себя не поймает, не накоптит, не засолит и не продаст. А это самое главное.
Поди, погибшие рыбаки только счастливы будут, если их семьи живы останутся.
Было в Шагрене и кое‑что хорошее. Община…
Семьи погибших сегодня рыбаков не бросят на произвол судьбы, из деревни не выгонят, поди, каждые рабочие руки на счету. Баб, честь по чести, вторыми‑третьими женами разберут, детей в свой дом примут, тоже вырастят, как положено, ремесло в руки дадут. Никто бродяжничать не уйдет, с голоду на дороге не помрет, как это в том же Картене бывает. Куда ж их гнать?
Тоже люди…
И – Шагрен.
Скудная земля, тяжелая жизнь… одиночка тут просто не выживет. Только община, только совместно. А что кому‑то что‑то может не понравиться… дело твое! Садись, да помирай, авось, переродишься в императорской семье!
Нет?
А тогда – работай! Кто не работает, тот не ест!
Так что…
Встречали артель все бабы. И рыбу потрошили, и чистили, и разделывали все бабы. Плакать?
Потом поплачут, ночью. А день для работы, а не для криков и стонов. И так понятно, что плохо тебе, а только и людям не легче. И горе общее, и дело общее, и деревня… вот и работай! Молча!
* * *
За четыре дня Мария разобралась, куда она попала. Более‑менее.
Это не ее родная Земля, на Земле таких государств не было, и королей не было с такими именами. Это другой мир.
Правда, отдельного названия жители ему не давали, по умолчанию решив, что они одни во вселенной. Страны – те называли. Но это и на Земле так же, никто ж не называет их мир миром И. Христа, к примеру, или Гаутамы, Аллаха, кого‑то еще… всем и так ясно, о каком мире речь.
Раскрутить Анну на урок географии оказалось несложно, и дочка с удовольствием рассказывала маме, чему ее учили. Даже карты рисовала, показывая при этом отличную память и неплохие художественные способности. Мария в юности тоже рисовать любила, только что‑то классическое. Ей казалось, что картины тоже требуют знания математики. Тут и перспектива, и сочетания цветов, и ракурсы, особенно Марии нравилось, когда вблизи видно одно, а издали другое. Только вот китча и моды в ее рисунках было мало, да и на жизнь таким не заработаешь. Пришлось отказаться в пользу бухгалтерии…
Эрланд оказался небольшой страной, по форме больше всего похожей на знаменитый итальянский «сапог». Правда, жители тут были ближе к скандинавскому типу. Блондины, русые, рыжеватые, брюнеты тут редкость, тем более такие жгучие.
Сначала красота Марии казалась мужу экзотической, потом прискучила. Впрочем, об этом Мария могла только догадываться. С географией всяко было проще, чем с отношениями венценосной четы.
[1] Автор, если что, видела, и даже закидывать пробовала. Но ни в чем не сознается. Это вообще музей был.
