Тянет к тебе
Эй, Энджи, ну что с тобой?
Это же твоя родня, а не моя! Кто из нас должен волноваться?
У меня тоже не самая простая семейка – экземпляры как на подбор. Но все же с ними я расслабляюсь, а не наоборот.
У Анжелики же вид, будто она собралась на экзамен. Или допрос.
Движения рваные, глаза блестят, а смуглая кожа уходит с болезненный бледный оттенок.
Еще она суетится. Что тоже я за ней редко замечал. А вибрирующими волнами, исходящими от нее, сносит так, что у меня непроизвольно потеют ладони.
И такая Эндж с момента, как самолет пошел на посадку. Словно взведенный курок.
– Так, постой, – подчиняясь порыву, я торможу и крепко хватаю Кудряху за плечи, разворачивая к себе.
Смотрю четко в глаза, заставляя ее сделать тоже самое.
Анжелика хватает воздух ртом от неожиданности, растерянно хлопает ресницами, и взгляд ее мне кажется беспомощным.
Таким беспомощным, что я ее встряхиваю в попытке вернуть девчонку, которую знаю, и на которую у меня перманентно стоит. И это не этот зашуганный заяц!
Моя Эндж такая, какая была сегодня во время полета. Сонная, с выбившимся кудряшками из небрежного пучка, частым поверхностным дыханием, легким румянцем и с дрожащими ресницами от моих будто случайных прикосновений к ее ступням.
Блин, это был один из самых эротичных моментов в моей жизни – ее ноги в белых носочках на моих бёдрах, которые приходилось все время чуть сдвигать, чтобы она пяткой не уперлась мне в каменный стояк.
И я был почти уверен, что это переживание – наше общее… Что Эндж тоже повело.
Ровно до того момента, как она не проснулась на посадке и не начала нервничать, думая явно совершенно о другом.
– Ты что так напряглась, Кудряха? – интересуюсь вкрадчиво, подаваясь к ней настолько близко, что наши лбы оказываются в секунде от того, чтобы стукнуться друг об друга.
В нос мгновенно залетает ее разогретый морской запах, и меня немного ведет. Еще эта беспомощность в темных, широко распахнутых глазах, уставившихся на меня.
Нет, в этом тоже что‑то есть, не спорю…Но расслабленная Коршунова лично меня заводит больше.
– Ты не понимаешь, – бормочет Эндж с нотками страдания и закусывает нижнюю губу до побелевшего следа.
– Возможно, – соглашаюсь, пялясь на ее рот, от которого с трудом отлепляю взгляд, чтобы снова посмотреть Анжелике в глаза, – Но мы просто круто повеселимся, да? Слышишь меня? Плевать. На. Все. Оторвемся. Да? Лучше. Всех. – по слогам вбиваю ей в голову.
– С тобой? – скептически хмыкает.
И меня бы даже задело, если бы в ее голосе не промелькнула обычная заноза Коршунова, от которой меня ведет.
– Прикинь, да? Со мной, детка… – отзываюсь ей в тон, дергая бровями.
Жду, что улыбнется, выдохнет или хотя бы возмутится по поводу пошлятины в виде "детки".
Но вместо этого Эндж сглатывает и смотрит очень серьезно.
– Яр, – вдруг выдает умоляюще и совершенно искренне, – Только не трахни там никого, пожалуйста, я тебя очень прошу!
Я аж слюной давлюсь. Что блять?! А ‑а‑а… Пристрелите меня!
– Только если тебя, – хриплю сквозь смех.
– Дурак, я серьезно! – обиженно пихает меня в плечо.
– Я тоже, Кудряха, – веселюсь, стараясь не сильно беситься из‑за того, что наш секс она даже в шутку не способна рассматривать.
Будто у Анжелики стоп‑сигнал на это в голове… Вот почему?!
Я назвал бы это френдзоной, но мы никакие не друзья. Никогда ими не были. Да мы за год меньше слов друг другу говорим, чем за это утро.
Вот что это за зона? Отчуждения?
Мой личный Чернобыль…И я гребаный сталкер в нем.
– Ой, все, – Эндж отмахивается от меня, – Ладно, ты прав, повеселимся, – вздыхает. Делает пару шагов вперед, а потом оборачивается и так тепло улыбается мне, что я подвисаю, мысленно растекаясь по полу аэропорта, – Спасибо, Яр. Я правда что‑то загналась. Знаешь, свадьба эта, родители, сестра и…
– Забей, не хочу знать. Просто не напрягайся, ок? Я не психоаналитик с тобой носиться, – резко перебиваю.
Бля, наверно слишком резко, потому что Коршунова мгновенно меняется в лице и, поджав губы, отворачивается.
Просто ее тон намекал на откровенность, а уж что‑что, а слушать про ее несчастную любовь к другому мужику я точно не собираюсь! Иначе крышечку начнет срывать не у нее, а у меня.
Вот… Нахамил из‑за одного подозрения.
Ладно, переживет. Все равно ей деться от меня ближайшие двое суток некуда.
Поправляя на плечах лямки наших сумок, как привязанный иду за замолчавшей Коршуновой к выходу, облизывая взглядом тонкую линию шеи и завитушки татуировки под линией роста волос.
Ниже не смотрю принципиально. Но эти блядские шорты я бы законодательно запретил. У меня итак уже за время полета член от трения о ширинку в мозолях.
Выйдя в зону прилета, Анжелика на миг замирает, озираясь по сторонам, а затем с визгом бросается к какому‑то высокому кудрявому с проседью мужику в джинсах и приличном фирменном поло.
Все понятно, это у нас Владимир Анатольевич.
С виду грозный, я что‑то тоже начинаю переживать…
В который раз поправив съезжающие с плеч сумки, плетусь к ним.
Пора начинать наш цирк. Надеюсь, награда не заставит себя долго ждать.
11. Анжелика
– Привет, Ликуш, – папа сначала крепко обнимает меня, обволакивая знакомым с детства запахом, а затем отстраняется, не убирая рук с моих плеч, и придирчиво осматривает, – Как долетела?
Не успеваю ответить, так как взгляд отца тут же замирает на чем‑то за моей спиной.
Вернее, на ком‑то…
Приближение Яра я скорее чувствую, чем слышу.
По позвоночнику расползается нервное тепло, внизу живота начинает тревожно щекотать. А затем я и вовсе теряю навык дышать, потому что Яр крепко обнимает меня сзади за шею, буквально вырывая из рук моего собственного отца.
Демонстративно целует в висок горячими, сухими губами, и только потом беспечно протягивает ладонь для рукопожатия моему вставшему столбом папе.
