Тянет к тебе
И, надеюсь, избавлюсь от этой навязчивой тяги, смахивающей на муторную зубную боль.
Я не знаю, почему она.
Эндж сложно назвать эталонной красавицей. Яркой или эффектной.
Да и она ничего для этого не делает.
Спортивная мешковатая одежда бежевых тонов – ее вечная униформа. Лишь взрывная копна кудрей не оставляет шанса ее не заметить.
Может, она милая? Нет, я не считаю ее милой. Ее вообще никто не считает милой. У меня нет желания с ней сюсюкаться или от чего‑то защищать. Нет, мне хочется совсем не этого.
И даже не ебаться. Вернее уже не только.
Напиться и танцевать голыми в зашторенной комнате посреди белого дня, сигануть с парашютом, проспорить что‑то важное, провоняться костром, сидя ночью в лесу и отбиваясь от мутантов‑ комаров, сходить на концерт в неформальный клуб, или вообще на хрен на рыбалку, набить дурацкие татушки, морщась от боли.
Тем более, одна у нее уже есть – витиеватая надпись "море" на шее сзади у самой линии роста волос…
О ней мало кто знает, потому что Эндж редко собирает волосы – все время таскается с распущенной копной, напоминая то ли хиппи, то ли цыганку.
Море… Я бы хотел попробовать это "море". Облизать ее смуглую кожу, когда она соленая, горячая и влажная, какой бывает в жару на пляже или во время секса. Хочу узнать, насколько воображаемый вкус на моем языке совпадает с настоящим.
Да всякого дерьма с ней хочется. Поругаться, поорать, потупить, да даже блять политику и религию обсудить – да!
Вот чего хочется с ней.
Всего того, чего почему‑то не хочется с другими. Вернее, не могу представить даже это с другой девчонкой. Они все такие…
Кокетливые, чистенькие, розовенькие, сладенькие…
Как отмытые котята на выставке.
Заглядывают в глаза и ждут, когда ты повяжешь на шею бантик. Некоторые – стесняшки, другие мяукают и ластятся, словно у них март, но суть одна.
А Эндж выбивается, на грани странности в нашей среде. Не девочка‑девочка, не хабалка, не заучка. Чисто на своей волне. Цепляющей и слегка депрессивной.
Минимум косметики, всегда комфортная, нейтральная одежда, ни грамма жеманства, будто она даже не в курсе, что это нормально для женщин – пытаться нравиться. И не замечает, как к ней тянет долбаным магнитом не только меня, но и половину моих знакомых, которым так и хочется за это зубы пересчитать. Она не ловит взгляды, не напрашивается на них.
И может поэтому ты и залипаешь как насекомое на мухоловку.
Тебе чудится тайна, которой может и нет ни хрена. Все лишь у тебя в голове. Гребаный морок.
У нее даже фамилия какая‑то хищная. Коршунова. И взгляд соответствующий – прицельный, наэлектризованный, глубокий. Такой взгляд очень странно смотрится у юной девчонки девятнадцати лет. Задержишься со зрительным контактом и можно будто в другую реальность провалиться.
Это не флирт – это другое. Это пробирает до волновых мурашек и вставших дыбом волосков.
Она не сладкая, в ней нет ванильки. В ее волосах запутались йод и соль, в глазах плескается токсикоманский керосин.
А внутри она наверно соленая и густая. Словно кровь. Как в песне. Только еще с привкусом железа, будто девственница, и это будет в первый раз…
Сука, я точно знаю, что у нее с Фомой все было. Пару раз я видел, как они зажимаются, сваливая в спальню на чьей‑нибудь даче. И подыхал потом всю ночь, думаю, какого хрена этому придурку досталось то, что я караулил уже полтора года, блять!
Ему просто повезло. Я тогда уезжал на стажировку в Китай на год. Когда отчаливал, Эндж еще страдала по своему бывшему, который связался с ее сестрой, а, вернувшись, обнаружил, что моя кудрявая паранойя уже с Фоменко. И между ними все уже было.
Да и плевать…
В моих навязчивых фантазиях все равно все пропитано пОтом, зноем, морским йодом и кровяным железом.
Текила любовь блять.
Хотя какая нахрен любовь, конечно.
Просто в один момент залип на ней. Сам не понял, вскользь… Но было не достать, она все время не обо мне мечтала.
Подкатил раз как‑то тупо. С другими ведь срабатывало, и я особо и не старался.
Обиделась. Послала. Я тоже мысленно послал. Подумаешь, цаца…
Но уже не мог не отслеживать украдкой. Все радары настроились на ее цыганские кудри.
И это как укус комара расчесывать. Постепенно довел сам себя до заражения крови, хотя мог просто мимо пройти и больше не вспоминать.
И даже ведь перегорело в какой‑то момент. Когда увидел их с Богданом в первый раз после Китая.
Думал, отрубило, но нет.
Лишь трансформировалось в хроническую неизлечимую болезнь со вспышками рецидивов.
Обострение строго по графику – стоит подойти ближе, чем на метр.
И меня как пьяного ведет. В ушах шумит, сердце вязнет в густой, раскаленной крови, и по позвоночнику прокатываются токи.
Ведьма кудрявая… Тянет.
Но я избавлюсь от этой херни. Ничего в Эндж нет реально особенного, я просто слишком долго думаю об этом.
Фантазирую уже не про секс даже, а про что‑то вообще непонятное типа встретить рассвет, сидя на червивом бревне на берегу нашего озера у дома. Идиот…
Вот сейчас трахну ее и все пройдет. Я в этом уверен. Почти.
* * *
Коробком по серной спичке,
Словно ногтем по стеклу.
Из груди дыханье вышло,
А вдохнуть я не могу ‑
Тянет.
Ярким огоньком консоли,
Тенью темной на стене,
Птичкой, запертой в неволе,
Образом в тревожном сне
