Уравнение с тремя неизвестными

Картина манила к себе. На первый взгляд в ней не было ничего необычного: просто портрет белокурой девочки лет десяти. Однако она притягивала внимание, словно магнит. Казалось, что изображенная на полотне девочка следит за тобой, где бы ты ни находилась. По крайней мере, Елене из разных уголков антикварного салона чудилось именно это.

Она подошла к полотну уже то ли в третий, то ли в четвертый раз. Елена Золотарева была хорошим искусствоведом, директором областной картинной галереи, а потому пыталась разгадать секрет подобной притягательности. С художественной точки зрения картина выполнена качественно, но не шедевр мировой живописи, прямо скажем. Портрет вызывал у нее профессиональный интерес.

Таилось в нем что‑то особенное, мало поддающееся логическому анализу. В картине, к которой она раз за разом возвращалась, не было ни загадочной улыбки Моны Лизы, ни глубины эмоций, переданной через пространство и цвет Винсентом Ван Гогом в его знаменитой «Звездной ночи», ни интриги «Тайной вечери» Леонардо да Винчи, ни страстного слияния героев в «Танго» Эдуарда Мане.

И все‑таки изображение девочки создавало едва осязаемую атмосферу страха. И дело, пожалуй, было в ее глазах: голубых, с синеватым отливом, наивных и полных боли одновременно. Пожалуй, эта картина кисти неизвестного автора содержала какую‑то загадку, оттого и не отпускала, заставляя разгадывать ее снова и снова.

Лена отступила на шаг и бросила еще один внимательный, оценивающий взгляд на полотно. К ней подошел муж, закончивший знакомство с антикварной лавкой, в которую они зашли, гуляя по микрорайону, где им предстояло провести ближайшие три дня.

Район этот не простой, а самый что ни на есть знаменитый московский Сокол, или Поселок художников, про который они слышали, разумеется, немало, а вот побывать довелось только сейчас. Эдуард Киреев, коллега и добрый друг Лениного мужа Виктора Дорошина, недавно купил здесь дом и именно в нем после закончившегося наконец ремонта решил широко отметить свой пятидесятилетний юбилей.

Собственно день рождения в узком кругу семьи прошел еще на прошлой неделе. А на завтра намечался большой светский прием, на который пригласили два десятка гостей.

Киреев и слышать не захотел, чтобы Дорошин с женой остановились в каком‑нибудь отеле поблизости, уверяя, что в доме полно места. Приехав туда сегодня утром, и Виктор, и Лена убедились, что это действительно так. Утопавший в густой зелени дом оказался таким вместительным, что разместить в нем с комфортом можно было десять гостей.

Трехэтажный, разделенный на зоны, он был построен довольно давно, но основательно и качественно, так что после покупки нуждался лишь в косметическом, а не в капитальном ремонте. За центральными воротами располагалась парковка, вмещающая не менее четырех автомобилей. От нее по дорожке, проложенной мимо яблоневого сада, сейчас вовсю цветущего, можно пройти к парадному крыльцу. Слева от входа располагался хозяйственный блок, оснащенный газовым и электрическим котлом, водоочистной станцией и прочими вполне современными устройствами для поддержания комфорта.

На первом этаже находились кухня‑столовая, гостиная с камином, кабинет Эдика, часто работающего дома, совмещенный санузел и две гостевые спальни. На втором этаже располагались хозяйская спальня с ванной и гардеробной и еще несколько гостевых комнат, одну из которых и отвели Виктору с Еленой. На третьем, мансардном этаже бывшие хозяева установили телескоп, с помощью которого можно наблюдать за звездным небом. Здесь же располагалась обширная Эдикова библиотека и стояли мягкие кожаные кресла и диваны, при необходимости трансформирующиеся в полноценные спальные места.

С первого этажа через стеклянный переход, превращенный в зимний сад, можно попасть во вторую часть дома. Всю ее занимала большая комната в два этажа с окном во всю стену. Дом был построен художником, обустроившим в этом помещении свою мастерскую, наполненную воздухом и светом. Киреев же использовал ее в качестве галереи, развесив принадлежащие ему произведения живописи. Непревзойденный эксперт во всем, что касалось мирового искусства, он собрал довольно неплохую коллекцию картин, которую и Дорошин, и Лена уже успели оценить.

На уровне второго этажа комнату огибала не очень широкая, но достаточно просторная круговая эмпора, где тоже висели картины. На правой, более широкой половине стояли мягкие кресла для бесед, не предназначенных для посторонних ушей. На левую, более узкую, выходили две двери, ведущие в еще две небольшие спальни. Натурщицы тут раньше переодевались, что ли?

Лена заметила, что комнаты эти вызвали у мужа какой‑то особый интерес. По крайней мере, она видела, как он несколько растерянно озирался, словно пытаясь что‑то понять. Но жена Эдика Таня позвала их завтракать, и они вернулись в основную часть дома, а после чая отправились гулять по окрестностям, знакомясь с местными достопримечательностями и не путаясь под ногами хозяев, ожидающих приезда других гостей.

Поселок художников вызывал у Лены живой интерес. Уже больше ста лет он разительно отличался от привычных районов столицы, причем так было и в сталинские времена, и в хрущевскую оттепель, и в брежневский застой, и в горбачевскую перестройку, и в «лихие девяностые», и нынче. Отличие бросалось в глаза во всем: от застройки до образа жизни. Ни тебе «сталинок», ни хрущевок, ни современных небоскребов из стекла и бетона. Отдельные особняки – от старинных до современных. И особая тишина, словно в пятистах метрах и не живет, дышит, работает, отдыхает огромный мегаполис.

Готовясь к поездке, Лена освежила в памяти все, что знала про реализованную здесь концепцию города‑сада. Градостроительная задумка изначально сочетала в себе свободную планировку, необычные пространственные решения, а также вписывала строящиеся жилища в окружающую среду, опираясь на новаторские в те времена идеи философа Павла Флоренского и художника‑графика Владимира Фаворского.

Самая широкая в поселке улица носила имя художника Поленова. Проходя через главную площадь, она резко ломалась под острым углом, что порождало иллюзию бесконечности. На этот же эффект работала и «лестница Микеланджело», то есть искусственное сужение улицы, удлиняющее ее в перспективе, и торцы домов, построенные специально без окон.

С самого начала в поселке было не найти двух одинаковых домов. Какие‑то строились в виде сторожевых башен, иные – в стиле северного деревянного зодчества, один из домов имитировал русскую избу, другой представлял собой коттедж с нарядными окнами, третий – крепость, огражденную зубчатыми стенами. Все это позволяло на небольшой территории в двадцать один гектар создать иллюзию огромного, даже величественного пространства.

– Удивительно, что в советские времена построили что‑то подобное, – задумчиво сказал Дорошин, когда они не спеша брели по утопающим в зелени улочкам.

– Концепция «города‑сада» оказалась крайне популярна в начале двадцатого века, – тут же откликнулась Лена. – Сама идея сочетания плюсов городской и деревенской жизни опубликована в книге английского социолога‑утописта Эбенизера Говарда в 1898 году. Спустя пять лет задумка дошла до Москвы, где стали планировать строительство первого такого района на Ходынском поле. Однако несколько российских революций перечеркнули эти планы, и возродились они только в градостроительных документах 1920‑х годов. Советские градостроители предложили застроить московские окраины типовыми малоэтажными поселками, в каждом из которых будет своя развитая инфраструктура: детские сады, клубы, библиотеки.