Уравнение с тремя неизвестными

– Простите, какого спора?

Дорошин вздохнул.

– Этот портрет, несомненно, является произведением искусства, хотя автор его и неизвестен. Я, видите ли, профессионально занимаюсь поиском украденных ценностей, поэтому не могу себе позволить оказаться втянутым в скандал. Экспертизу мы, конечно, проводить не будем. Не та цена работы, чтобы заморачиваться. Но так как наличие прав на произведение вы, как продавец, доказать не можете и провенансом картины не владеете, то в договоре мы просто укажем ваши заверения, что картина принадлежит вам на законных основаниях, а также что наложенные на нее обременения отсутствуют. Если заверения окажутся недостоверными, то мы с женой будем вправе требовать возмещения убытков. Также прописываем, что исключительное право на произведение переходит к нам как к покупателям.

– Вить, а это не слишком для картины стоимостью в двенадцать тысяч рублей? – тихонько спросила Елена у мужа.

Она знала его въедливость и дотошность, а сейчас имела возможность лишний раз в них убедиться. Дорошин пожал плечами.

– Вовсе нет. Я же тебя знаю. Ты будешь разбираться с происхождением этого портрета, пока не докопаешься до сути. И после этого вполне может статься, что его цена вырастет кратно. И я не хочу потом доказывать ни в одном суде, что купил ее законно, а не обманом выудил у этого святого человека. – Он кивком показал в сторону владельца арт‑салона.

– Да уж, ваш подход вселяет уважение, – крякнул тот. – Вынужден признать вашу правоту. Сейчас все оформим, коллега. Поверьте, нам совершенно нечего скрывать и нечего бояться.

Из‑за всех юридических проволочек из салона Лена и Дорошин вышли только через час после того, как переступили его порог. Упакованную в бумагу и перевязанную бечевкой картину Виктор бережно нес под мышкой. В доме Киреевых покупку торжественно установили на стул в гостиной, распаковали, и девочка в голубом платье предстала любопытным глазам Киреевых и их гостьи.

Эдик с профессиональным интересом впился в портрет взглядом. Дорошин с легкой улыбкой наблюдал за старым другом. Несмотря на пятидесятилетний юбилей, Киреев совершенно не изменился. Все то же удлиненное лицо, чуть раскосые глаза, взлохмаченные вихры, полные, четко очерченные чувственные губы и длиннющие ресницы на зависть девицам.

Осмотрев портрет, он чуть слышно присвистнул.

– Слушай, Вить, а ведь вы, пожалуй, купили довольно ценную штуку.

– Ты можешь определить авторство?

– С одного взгляда? Нет конечно. Но твоя жена права. Это кто‑то очень знакомый.

Он сделал шаг назад, открывая обзор стоящей за ним Нине. Невская бросила взгляд на картину, ойкнула и прижала руку к губам.

– Этого просто не может быть! – воскликнула она. Еще раз посмотрела на картину и повторила все в том же изумлении: – Этого совершенно не может быть. Это невозможно.

 

Глава вторая

 

Елена Золотарева против своей воли чувствовала какой‑то душевный трепет. Привороживший ее портрет девочки, не успев попасть в дом Киреевых, сразу произвел неизгладимое впечатление. По крайней мере, Нину Невскую ему удалось потрясти довольно сильно. Вон стоит, хлопает глазами, будучи не в силах членораздельно объяснить, что именно совершенно невозможно.

Ни в какую мистику Елена, разумеется, не верила, но о силе художественного образа знала не понаслышке. Кем бы ни была голубоглазка на портрете, в ее жизни, несомненно, произошло что‑то трагическое. А запечатлевший ее неизвестный художник обладал огромным талантом, раз сумел выразить мучительный ужас в глазах безмятежного, казалось бы, ребенка.

– Чего не может быть, Ниночка? – ласково спросила Татьяна.

Лена уже успела выяснить, что Невская приходилась Эдику Кирееву крестницей, а потому и он сам, и его жена относились к молодой женщине с искренней теплотой.

– Такого совпадения, – объяснила Нина.

Понятнее не стало.

– Вы уже где‑то видели эту картину? – предположил Дорошин.

– Да. То есть, конечно, нет. Она просто очень похожа на другую. То есть девочка похожа, не картина. Хотя и картина тоже, просто я в этом не очень разбираюсь.

– Нина, может быть, ты нам все объяснишь, а то мы совсем запутались? – Киреев добродушно улыбнулся.

Невская провела рукой по лбу.

– Да, конечно. Простите, я себя так глупо веду. Просто это все очень‑очень странно. Видите ли, за неделю до Володиной гибели мы с ним отправились в путешествие. Мы обожали так проводить выходные. Садились в машину, несколько часов ехали по дороге, болтая обо всем на свете. Заранее прокладывали маршрут, чтобы захватить как можно больше интересных мест. Потом доезжали до конечной точки, останавливались в отеле, ужинали в ресторане. Назавтра мы осматривали все достопримечательности, проводили вторую ночь, а наутро отправлялись в обратный путь. Мы и в Новгороде были, и в Твери, и в Вологде, и в Суздале. А в тот, последний раз это был Рыбинск.

Лена слушала внимательно. Отчего‑то все, что говорила Нина, казалось ей очень важным. И муж, она видела, тоже навострил уши, хотя обычно он не был охоч до чужих житейских историй. Если они не были связаны с произведениями искусства, конечно.

– Мы остановились в частном отеле, – продолжала свой рассказ Нина. – Он был новый, только открылся. Его владелец выкупил комплекс старой усадьбы, довольно сильно разрушенной, и восстановил ее, пусть и не полностью. Это была такая чудесная усадьба, расположенная в черте города, но при этом создающая иллюзию, что ты за его пределами. Ныряешь в ворота – и оказываешься в другом измерении. Когда‑то там был сад. Точнее, он никуда не делся, просто принадлежит теперь муниципалитету. А в частном владении остался лишь бывший барский дом, в котором и размещен отель, а также флигель, в котором, кажется, обосновался его владелец. Еще беседка есть. Чудесная. Мы в ней вечером сидели. Там воздух такой волшебный. Пахнет липами и соснами одновременно. Представляете?

Лена вздрогнула. Липами и соснами пах воздух в ее сегодняшнем сне.