Устинья. Выбор
– Должен буду, Божедар.
Понятно, не о деньгах речь. И не о долгах.
Долг у богатыря – родину защищать. Кровь его о том поет, для того и рожден.
Долг у волхва – свои земли оберегать, свой народ. Судьба такая.
Деньги?
Когда захотят они, на серебре есть‑пить смогут, с серебра умываться, а только им не того надобно. Божедар головой тряхнул, улыбнулся:
– Хорошо бы…
Есть свои беды и у богатырей. У волхвов семьи не всегда есть, далеко не всегда. Суть волхва – служение, а кто рядом с ним встать сможет? Такой же одержимый? Не до семьи им будет. А кто‑то еще выдержит его силу, его знание, его власть?
Нет, нечасто у волхвов семьи бывают, чаще случается, что детей от них приживают, да и воспитывают, потом уж отцу привозят. А когда семья есть, считай, волхву сложно. Женщины тоже… когда детей рожают, служение свое приостанавливают. Как Беркутовы, как та же Агафья – пока волчица щенят кормит, на охоту волк ходит, и иначе никак. Так уж от века заведено.
Вот и с волхвами на волков похоже.
А с богатырями разговор другой.
Им и семьи заводить можно, и детей, только рождаются те часто без силы богатырской. А чтобы богатыря выносить… тут тоже помощь волхва нужна. Распознать, помочь, поддержать, иначе первый крик богатыря последним вздохом для матери его обернется. Сила‑то богатырская, неуправляемая, а младенец же, а то и вовсе плод во чреве, повернется неудачно, тут и беда будет. Вот чтобы не случилось такого, волхв нужен, сильный да умелый, чтобы знал, где придержать, где отпустить, где заговорить.
Божедар женат давно и прочно и супругу свою любит. Двое детей есть уж у них, сын и дочь, и любит их всех Божедар без памяти, а только дети его обычные люди, не передалась им мощь богатырская. Не знал мужчина, получится или нет, а сына хотел бы, которому силу свою отдать сможет, дружину передать, который дело его продолжить сможет.
Богатыря.
И мог бы… только помощь волхва его жене потребуется.
Велигнев головой тряхнул. Что он – не знает о том? Давненько знает.
– Как гроза пройдет, приводи супругу. Сам позову, помогу, чем смогу.
– Благодарствую, Велигнев.
– Не за что.
И верно – не за что. О какой тут благодарности речь? Обязаны волхвы угрозу зрить и предупреждать.
Обязаны богатыри защищать землю росскую.
Даже не обязаны. Для того на свет рождены, не мыслят себе иной‑то жизни. Но люди ведь, не зверье дикое, и веселья им хочется, и радости, и счастья простого, человеческого… вот и договорились. Один другому поможет, и никому от того плохо не будет. Оно и так бывает.
Знал Велигнев – соберет Божедар дружину свою и пойдет к Ладоге.
И Добряне он весточку уж отправил, и Агафья предупредит о том.
А еще провидел он, что беда там будет великая и не вся дружина вернется.
Насчет Божедара не видел, темно было впереди. Вроде как развилка, и не от самого Божедара то зависит.
И молчал.
Точно знал, когда вернется богатырь – он ему чем сможет поможет.
А когда нет…
Семье его отслужит. Его просьба, ему и ответ держать.
И молчать.
Тяжко?
То‑то и оно. Страшная это ноша, а только не передашь никому, не отринешь, не откинешь в сторону, ровно камень. Нести надобно.
Будем нести.
* * *
– Непотребство!
– Утихни, Макарий. – Борис сдвинул брови, пришлось патриарху губы поджать да за посох крепче взяться.
– Все одно, безлепие то, государь! И царевич туда отправился!
– Фёдор? Так что с того?
– Государь, пост сейчас!
Борис в окно посмотрел.
Там, за рамами медными, за стеклами цветными, небо синело. Яркое‑яркое. Чистое‑чистое.
И так Борису вдруг прокатиться захотелось!
Вот чтобы как в детстве! Чтобы он, и конь, и полет над снегом, и вкус мороза и зимы на губах, и чтобы остановиться где да в снегу покататься, просто так, от восторга жизни, и сосульку с крыши сломать, и подгрызать ее, с ума сходя от восторга…
И стоит тут чучело это черное, последнюю радость у людей отобрать готовое…
– Иди‑ка ты отсюда, Макарий!
– Государь!
– Али невнятно я сказал? Иди! Тебе же лучше, когда люди грешить будут. Покаются, потом серебро в храм понесут! Не морочь мне голову! Молод Федька, вот и хочется ему немного радости! Не смей его грызть!
И так царь выглядел, что Макарий даже и спорить не насмелился. Развернулся, да и вон пошел.
Эх, государь, государь!
Нет в тебе истинной богобоязненности! Нету…
* * *
А Борис, который Бога бояться и не собирался – чего отца‑то бояться? родного, любимого, любящего? враг он тебе, что ли? – в свои покои отправился, да приказал не беспокоить.
А сам…
Ох, не только царица потайные ходы знала.
Борис тоже в стороне не оставался. Переодеться в платье простое, кинуть монетку конюху верному, да и – на свободу!
