Устинья. Выбор
Нечисть искать?
Да для любимого Устя и звезду бы с неба пообещала, а тут – счастье ведь сулят, настоящее, огромное для той, которая уж и мечтать не решалась! Видеться, разговаривать, рядом быть…
Счастье!
Даже пусть не люба она ему, не надобна как женщина, да разве важно это? Когда любишь до беспамятства, не о себе думаешь, не о нуждах своих, а о любимом: пусть живой будет! Пусть счастлив… даже с другой – пусть! А она его счастью порадуется, его теплом погреется, глядишь, и деток его понянчит. Самопожертвование? Просто такое счастье, когда другого человека вперед себя ставишь. Да и куда Устинье спешить? Роща ее в любое время ждать будет!
– Дура. – Добряна хоть и ворчала, а только юную волхву насквозь видела. Жалела даже.
Что уж там, и она молодая была, хорошо все помнила…
И соловья, от счастья поющего, и как травы голову дурманят, и как глаза любимого светятся… давно уж ушла ее любовь. А поди ты – помнилось!
Борис не видит ничего, ну так пусть. Не надобно и намекать, сами поймут, а не поймут – значит, и не стоит он такой любви‑то. Обойдется.
Слепому душой солнышко не покажешь, не получится.
Смолчала Добряна, о другом заговорила:
– Ты, государь, полежи еще чуток. Раз опамятовался, дальше легче пойдет. Через часок и в седло сядешь. А я покамест на двор к Устинье гонца пошлю. Пусть приедут за ней, домой отвезут. Как уж ее в палаты царские привезти – то сам решай, а к себе покамест не допускай никого. Ни жену, ни любовницу какую, ни слугу близкого – рядом твоя нечисть, совсем рядом. И к аркану привык ты, вновь его накинуть легче будет, по проторённому. Волоска хватит, капли крови…
– Одежды ношеной? – Это уж Устя спросила.
– Нет… часть человека нужна.
– Слюна?
– Тоже можно. Так что не плюйся ни на кого, государь, второй раз ведь Устиньи рядом и не случиться может.
Явно насмешничала старая волхва, но Борис не прогневался. Уходили и слабость, и боль, и ломота в суставах – давно он себя так хорошо не чувствовал. А уж когда волхва к нему наклонилась и посоветовала еще кое‑что пока ни в ком не оставлять… тихо‑тихо, так, чтобы Устя не слышала, Борис и вовсе себя почувствовал ровно ошпаренный. Не то что уши – нос покраснел! Даже чихнул от смущения. Стыда у этих баб нет!
– Не простынет он в снегу‑то? – забеспокоилась Устя.
Она ж Бориса сгрузила там, где он с коня упал, а дотащить тяжелого мужчину двум бабам и не под силу было.
– Здесь он уже под защитой Живы‑матушки, здесь Ее воля. И моя немножечко… ничего с ним не будет. Полежит, да и встанет.
Устя кивнула, дыхание перевела.
– Хорошо, когда так‑то…
– Хорошо. – Добряна Усте ковшик протянула, сама встала, снег стряхнула. – Пойду я. А вы приходите, как он на ноги встать сможет.
И ушла.
Устя наедине с царем осталась.
* * *
– Нет нигде ее.
– Не видели.
– Вроде как похожая девушка с каким‑то мужчиной говорила и с ним ушла. А что за мужчина – парень у коновязи не знает.
Михайла только зубами скрипнул.
– С незнакомцем Устя не уехала бы. Не она то.
– Может, знакомый кто? – задумался Истерман.
– Чтобы царевича прогнал? Что – сюда государь пожаловал?
Рудольфус только фыркнул недоверчиво. Государь? Да как поверить в такое?
– Нет, конечно. Но куда‑то ж она делась? А Федька спит… Что б такое Заболоцким сказать?
– Может, на подворье к ним послать? – Михайла точно знал: случись Усте убежать, она домой пошла бы. Как в тот раз.
– И пошлю, – согласился Руди. – Ну хоть трупа нет, и то радость. И руки у Федьки чистые…
Последние два предложения он почти про себя произнес, но Михайла услышал. И вздрогнул.
Его Устя – и в лапах Фёдора! Бьется, пытается вырваться, хрипит пережатым горлом, а Фёдор все сжимает и сжимает ладони… Так явственно картина эта представилась, что мороз по спине побежал.
Если с Устей хоть что, хоть волосок с головы ее упадет…
Убьет он этих тварей. И в бега подастся! Не впервой!
* * *
– Илюшенька, а можно вот это? Для Вареньки?
Маша была счастлива. Вот она – радость ее, стоит рядом, на ткани смотрит… видно, что в тягость все эти тряпки ему, но ради Маши готов и на такой подвиг. А ткань действительно красивая, птицами заморскими расшита, невиданными, и тоненькая, из такой для Вареньки платье бы выкроить…
Илья невесту к себе поближе притянул.
– А на тебе бы то платье куда как краше было.
Маша так вся и заалела от его слов.
– Что ты!
– Ты у меня вон какая красавица, а в нем еще краше будешь. Для меня. Сделаешь?
Видел он такое у Маринушки. И… царица его прогнала, ну так хоть что полезное для себя взять.
Когда женщина, да в чулочках кружевных, да в рубашках тоненьких, прозрачных – очень даже красиво. И действует так… снимать все то в одно удовольствие.
Машенька, конечно, не царица, ну так он сам ей расскажет, что им обоим нравиться будет. Плохо, что ли? Когда жене муж в радость, а мужу – жена?
И ведь не так много сил для того надобно, уж не поленись, скажи женщине, что тебе нравится. Она и сама для вас обоих постарается, ну и ты поможешь немного. Для себя ведь! Не для другого кого!