Устинья. Выбор
Он‑то умный, у него все хорошо будет. И друзья его на Анфису Утятьеву обзавидуются. Красивая да умная баба – это не каждому под силу, а вот он сможет! Он‑то и не с таким справится. Точно.
Как ты, дорогая, первого сына назвать хочешь? По батюшке моему?
Умница!
* * *
Кого патриарх Макарий к себе не ждал, так это государя.
Ладно б его государь к себе вызвал, а то сам пришел. В одежде простой, усталый, словно по кустам его таскали за волосы, под глазами круги синие, губа прокушена.
– Прости меня, Макарий, коли обидел чем.
Патриарх едва как стоял – не упал.
– Что ты, государь! Случилось чего?
– Случилось, Макарий. Уснул я у себя да сон увидел. Видел я во сне сам не знаю кого… светлое что‑то… он мне и сказал, что бездетность государыни – то кара за грехи мои.
– Грехи твои, государь?
– Сказал он, что обет мне на себя взять надобно, а как выполню его, так проклятие и снимется, и детки будут у нас.
– Хм‑м‑м… может, и так, государь.
Макарий‑то свято уверен был, что дело в рунайке, но что смысла государю перечить? Хочется ему обет на себя взять – так и пусть, хоть что‑то, глядишь, в разуме его очнулось, уже радостно. Для веры Христовой то полезно будет…
– А какой обет‑то, государь?
– А вот такой, Макарий. Месяц бороду не брить, не стричься, самому одеваться‑обуваться, к жене не прикасаться. Тогда и зло уйдет.
Видывал Макарий и почуднее обеты, этот еще ничего так себе, одобрить можно.
– Почему и не попробовать, государь?
– А еще построить в четырех концах Россы четыре храма. Прикажу я на то деньги из казны выделить. Прости, что раньше не соглашался.
– Благое дело, государь, – тут же одобрил патриарх.
Чудит царь‑батюшка! Да и пусть его, главное, чтобы в правильном направлении чудить изволил.
– И каждое утро на молитве в храме стоять, и каждый вечер.
– Государь! – Макарию ровно по сердцу медом прошлись, до того хорошо стало, он уж и не мечтал о таком‑то благочестии! А государь не солжет, слова своего не нарушит, а на него глядя, и народишко поумнеет чуток, известно же, куда царь, туда и золотарь!
– Месяц так поступать надобно, Макарий. А храмы – как построятся, так и будет мне счастье человеческое. Указ подпишу, деньги из казны выделю, далее определить надобно, где они заложены будут… С этим ты справишься, а мне расскажешь.
– Конечно, государь. Когда такое, когда Господь тебе волю свою изъявил, не нам спорить, помогу я тебе с обетом твоим, чем смогу.
– Помоги, Макарий. Сын мне нужен, наследник. А коли мара все это… коли обман… так Фёдора женить надобно, и побыстрее, нечего тянуть с важным делом.
– Правильно, государь. – Макарию и второе радостно было, все ж родня он Раенским.
– Про обет завтра с утра объявим. А как святочная неделя пройдет, как женить можно будет, так и отбор объявим. Пусть девки съезжаются… это не на один день занятие, глядишь, по весне и оженить Федьку получится.
– Правда твоя, государь. Так и сделаем.
– А сегодня я в храме переночую. Помолюсь.
Макарию только перекреститься и осталось.
Сколько лет и не надеялся он, что на государя благодать такая снизойдет! А ведь каков царь, таков и народ, про то всем ведомо. Когда государь в храмы ходит редко, благочестия не проявляет, народишко тоже расхолаживается. Такой уж он… народ! Но ежели государь решил, кто голос поднять посмеет? Кто хоть косо посмотреть рискнет?
Многое о Борисе сказать можно, и непочтителен он, и гневлив бывает, и в храме Господнем нечастый гость, а только Россу он крепко держит, поди, не хуже Государя Сокола. При отце‑то его бунты бывали, и людишки пошаливали, а сейчас уж какой год тихо все. Тати случаются, да ловят их, а бунтов и вовсе не было уж лет десять, а то и больше даже.
А если еще царице затяжелеть удастся после обетов его?
Ведь и такое бывает… Макарий вовсе уж дураком не был, трактаты медицинские почитывал и знал оттуда, что ежели каждую ночь да каждый день баловаться играми любовными, то детей может и не получаться, а то и слабенький ребенок будет. Ох, не просто так посты держать надобно![1]
А вдруг получится все?
Борис на патриарха глядел – улыбался.
Добряна ровно в воду глядела, как она сказала, так по ее и вышло. И Макария она словно вживую видела – предсказала, что согласится он с радостью, и что Борису делать – тоже сказала.
А нет пока другого выхода.
Ежели получат враги его волос, или кровь, или еще что…
Второй раз с него ошейник могут и не успеть сбросить. Не станет он так рисковать.
А в храме…
То Добряна посоветовала. Объяснила она, что старая вера с новой не враги… когда служители дураками не окажутся да фанатиками. Потому, чтобы Бориса точно вновь не захомутали, надобно ему в храме три ночи переночевать.
В роще тоже хорошо было бы, но нельзя ему сейчас такое открыто показывать.
Ничего. Храм тоже подойдет, когда с молитвой, с верой, с размышлением… Верует ведь государь‑батюшка в Бога? Верует.
Вот и пусть три ночи в храме ночует. Молится, о божественном думает, а там и пост кончится, и план их действовать начнет.
Сейчас он Устинью до двора Апухтиных отвез, проследил, как она на подворье вошла, а уж там он за девушку не волновался, там она и к себе на подворье пошлет, и приедут за ней, и расспрашивать не станут лишний раз, все шито‑крыто будет. А как отбор объявят, так и придет их время действовать.
[1] Да‑да, апостол Павел заявлял: «Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения В ПОСТЕ и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас Сатана невоздержанием вашим» (1 Кор. 7. 5). И нередко его слова так и трактуют, что в пост нельзя.
