Устинья. Выбор
К привороту вернуться надобно.
К аркану.
Допустим, набросили его вскорости, как Борис на трон сел. Много для того не надобно, волосок с подушки сняли да и сделали все необходимое.
Пусть так.
А вот потом‑то что случилось?
Ежели подумать…
Фёдор рос, государство постепенно богатело, землями прирастало, власть царская укреплялась. Не тем помянут будь государь Иоанн Иоаннович, а только ему бы не царем быть, а нитками в лавке торговать. Не умел он править и бояр приструнить не мог, и проблем у него множество было.
Я почему из‑за бунта и не встревожилась – в правление Иоанна Иоанновича такое через три года на четвертый случалось. То Медный бунт, то Соляной, то Иноземный…
Бывало.
Потом женился государь. Не сразу, но ведь женился же второй раз? И жену он свою любит…
Любит?
А как колдун допустил такое?
Тут или – или.
Ежели б любовь там была настоящая… такое тоже бывает. Тогда и цепи любые упадут, и арканы слетят. Это может быть.
Но аркан‑то на месте, получается, нет там настоящей любви?
А вот тогда второе возможно.
Что колдун и рунайка вместе действуют, что знали они друг друга. Могло такое быть? Что колдун царя к Марине направил да помог ей немного?
Могло…
Хотя и сама рунайка хороша, зараза! Там и помогать‑то много не надобно, рядом с ней любая красавица линялой курицей покажется, чучелком огородным окажется…
Другое дело, что детей у них не было.
А ведь…
Ну‑ка думай, Устя! Хорошо думай!
А ведь похоже, что рунайку тоже обманывали? Могло такое быть? Она ведь с другими мужчинами в постель ложилась наверняка, не только с Ильей. И ни от кого не затяжелела?
Не могла?
Не хотела?
Знала, что царь зачать дитя не сможет, – и не старалась даже? Так ведь тут и ума большого не надобно, подбери мужчину похожего да и рожай от него! Не разоблачат и не подумают даже!
Сколько я в монастыре таких историй наслушалась? Да вспомнить страшно! На что только бабы не пускаются, на какие ухищрения, чтобы мужчину привлечь да удержать…
Рунайка не беременела.
Почему?
Тогда я о том не задумывалась, просто радовалась. Для меня это значило, что не так ладно у них все с Борисом… ревность и злость меня мучили. Дура! Не ревновать надобно было, а смотреть да примечать. А я… Дура, точно!
Посмотрю я на нее.
Внимательно посмотрю, и уже не как баба ревнивая, а как волхва, и горе тебе, Марина, когда ты заговоры против мужа плетешь! Ей‑ей, не пощажу!
Никого я щадить не буду!
За себя – простила бы, а за него вы мне все ответите, дайте добраться только!
Глотку перерву!
* * *
– Феденька, утро доброе! Глазки‑то открой!
Фёдор потянулся, почесался… и глаза открывать не хотелось, и отвечать, и головой думать, уж очень сильно болела она, но Руди был неумолим:
– Федя, не уйду я ведь никуда.
– Чтоб тебя, надоеда привязчивая! – Фёдор и посильнее ругнулся, но Руди ровно и не слышал его.
– Я по твоей милости, мин жель, вчера весь день в бегах… Не хочешь сказать, что случилось на гуляниях?
Тут уж и на Фёдора память накатила.
Гуляния, горка, Устинья…
Борис.
– Поторопился я. Устю напугал.
– Дальше что?
Руди помнил, как весь вчерашний день по гуляниям пробегал. А потом посланец вернулся да и доложил, мол, боярышня уж часа два как дома, конюх ее забирал от Апухтиных.
– Она со знакомыми уехала.
– А ты напиваться пошел…
Фёдор только зубами скрипнул.
Напиваться!
Борька, зараза такая! Кой Рогатый тебя на гулянки занес? Ты ж такие вещи и не любишь, и не уважаешь, тебе волю дай, ты, мыша книжная, отчетами зарастешь, как веселиться забудешь! А тут явился! Бывало такое, только старались не говорить о том лишний раз. Потайные ходы, кои еще от государя Сокола, знал каждый царевич – и молчал свято. Потому как могли те ходы и его жизнь спасти, и детей его в тяжелый момент.
И Устя…
Да как могла она… как вообще…
Ничего, вот женится он – обязательно случай тот ей припомнит. И строго спросит. А пока только зубами скрипеть и оставалось.
– Ну, пошел.
– Кто хоть встретился‑то?
– Не помню я, как зовут его.
– Темнишь ты, мин жель…
– Не лезь, куда не надобно, – разозлился Фёдор. – Не то кубком наверну!
