В тени пирамид
– Да, возможно, вы правы, – вздохнул Папасов и подписал протокол. Он вынул портмоне и, оставив на столе следователя две сотенные бумажки, хрустящие, как снег на морозе, проронил: – Благодарю вас.
– Николай Христофорович, дорогой, – расплылся в слащавой улыбке следователь, – это совсем необязательно!
– Ничего‑ничего, – вставая, проронил фабрикант. – Купите детям сласти. Ваш сын, если я не ошибаюсь, тоже во второй гимназии учится, как и мой?
– Да‑да, только он уже в седьмом, а ваш в третьем, – поднявшись, уточнил Славин.
– Вот и хорошо. Сладкое все любят.
– Я вам рисуночек упакую, как положено, – убирая деньги в выдвижной ящик стола, засуетился чиновник.
– Буду вам очень признателен.
Славин проводил обладателя шедевра до самых входных дверей и долго тряс ему на прощание руку.
Глава 6
Визитёр
Осень наступает в Ставрополе незаметно. Если не смотреть на календарь, то погода первой недели сентября вполне может сойти за ту, что бывает в конце августа. Но ночами уже чувствуется холод, и волки в окрестных лесах всё чаще разбойничают на окраинах. Даже монашки Иоанно‑Мариинского монастыря в такие дни боятся ходить через лес, и настоятельница сетует полицмейстеру на засилье хищников.
К концу месяца уже не найти в городе дома, в котором не были бы вставлены вторые рамы, вынимаемые обычно летом. Ветры свирепствуют так сильно, что горожане, вспомнив о грядущей зиме, уже начинают засыпать между рамами опилки, накрывать их корпией или полотенцами. А чтобы стёкла не запотевали, тут же раскладывают берёзовые угли и ставят рюмочки с кислотой. Потом применяют замазку и бумажную ленту, смоченную клейстером. Тут главное – не перестараться. Ведь при сильных морозах стекло может и треснуть. Тепло горожане берегут, оттого и форточки делают крохотные. В домах простых обывателей нет ни штор, ни занавесок, вместо них – горшки с геранями и бальзаминами на подоконниках. Едва наступают сумерки, жители тотчас затворяют ставни, закрутив надёжно ключом болт. Другое дело – присутственные места или купеческие особняки. Там, за стенами, течёт другая, неведомая большинству ставропольцев жизнь.
Глафира уже заканчивала утеплять последнее окно, когда перед ней остановилась коляска.
– К нам гость, Пантелей Архипович, – сообщила горничная хозяину дома, уже продувшему сыну две партии в шахматы. Судя по плачевному расположению чёрных, он был близок к проигрышу и третьей.
– Кого там черти носят? – недовольно поморщился родитель, не поднимая головы.
– Их степенство господин Папасов самолично пожаловал.
Родитель подскочил, одёрнул куртку и шагнул в переднюю, как раз в тот момент, когда застучал механический звонок и залаял Гром.
– Глафира, проведи гостя к нам.
Когда прислуга вышла, Пантелей Архипович сказал:
– Партия прервана, но я согласен на ничью.
– Помилуйте, батюшка, но вам же грозит мат через три хода, – указывая на доску, возмутился Клим.
– А помнишь, чему я учил тебя в детстве, когда ты до одурения спорил с друзьями?
– Le plus sage – cede?[1]
– Вот‑вот.
Сын пожал плечами и проронил с кислой миной:
– Ладно, пусть будет ничья.
– То‑то же! – погрозил пальцем отец.
Неожиданно дверь отворилась. В её проёме, как в картинной раме, возник господин Папасов. На нём были сюртук тёмного цвета и котелок. В одной руке он держал трость, а в другой – портфель.
– Добрый день, господа, – проронил купец.
– Рад… очень рад вас видеть, – улыбнулся Пантелей Архипович, – прошу в кабинет! Там никто нам мешать не будет.
– Да я, вообще‑то не к вам… – замялся визитёр, – а к вашему сыну, если позволите.
Старший Ардашев удивлённо подрожал бровью и спросил с плохо скрываемой обидой:
– Так вам нужен Клим?
– Собственно, да…
– Что ж, тогда не буду мешать.
– Пантелей Архипович, я не возражаю против вашего присутствия. Скорее наоборот, ваш совет мне тоже лишним не будет.
– Что же это вы у порога стоите? – придя в нормальное расположение духа, воскликнул отставной полковник и, повернувшись к горничной, изрёк: – Глафира, прими у Николая Христофоровича одежду и принеси нам чего‑нибудь выпить. – Он вновь обратился к Папасову: – Коньяк или наливка собственного приготовления?
– Пожалуй, от кофе не откажусь, но только если вы тоже будете, – скромно выговорил фабрикант.
– Кофе без коньяка – всё равно что свадьба без невесты. Будет и арабика, будет «Дюдоньон», – улыбнулся старший Ардашев и глянул на служанку.
Та понимающе кивнула и удалилась.
– Проходите, Николай Христофорович. В кресле у окна вам будет удобно.
– Благодарю, – проронил купец и, остановившись у журнального столика, изрёк: – Вижу, что помешал вашему сражению. А впрочем, партия всё равно бы закончилась через три хода. Чёрному королю уже не спастись. Я обычно в такой ситуации поднимаю руки вверх… Кстати, кто победитель?
– Мы согласились на ничью, – прокашлялся отец и быстро собрал шахматы. Он достал из буфета непочатую бутылку коньяка «Дюдоньон» и поставил три рюмки. Тут же оказалась и хрустальная пепельница.
– Странно, – удивился гость, – у белых было бесспорное преимущество.
– Что поделать, что поделать! – проронил отец и разлил напиток.
Визитёр вынул из портфеля два запечатанных конверта и, положив на столик, сказал:
– Клим Пантелеевич, несколько дней назад я вернулся из Казани. Елена Константиновна и Ксения чрезвычайно благодарны вам за отыскание убийцы Ивана Христофоровича и банкира Александрова. Они просили передать вам тысячу рублей. Во втором конверте – моя благодарность. В нём тоже тысяча рублей. Всё‑таки вы рисковали жизнью.
– Помилуйте, Николай Христофорович, это лишнее.
[1] Le plus sage – cede (фр.) – умный уступает.
