В тени пирамид
Николай Христофорович Папасов в свои сорок пять лет достиг в жизни всего, чего только желал. Начало его благополучию положил отец – Христофор Иванович, бежавший когда‑то от притеснений турок в Таганрог, обвязанный матерчатым поясом, наполненным золотыми монетами. Но на берегу Азовского моря он задержался недолго и вскоре перебрался в Ставрополь, где и присягнул российскому престолу. Здесь же он начал скупать крупный рогатый скот и отправлять его в столицу. Первые приличные заработки позволили уроженцу острова Санторини купить в Гостином ряду лавку и торговать колониальными товарами. Не прошло и пяти лет, как предприимчивый грек построил дом на углу улиц Большой Черкасской и Хопёрской. Винокуренный завод и разные виды торговли привели к тому, что «его степенство» господин Папасов стал не только купцом первой гильдии, но и почётным гражданином города Ставрополя. Состоятельные греки, как и армяне, заботились об образовании собственных детей. Не был исключением и Христофор Иванович, пославший своих отпрысков в самые престижные заграничные университеты, по окончании которых все пятеро сыновей вернулись в Россию, где и продолжили заниматься коммерцией.
Николай Папасов – второй по возрасту из всех братьев – последние двадцать лет не только много путешествовал по миру, но и скупал полотна известных живописцев. Высокий, но с уже заметным животом, спрятанным под жилетку синего костюма‑тройки, с внешностью то ли художника, то ли последнего французского императора Наполеона III: заострённое лицо, внушительный нос, длинные усы стрелами и бородка‑эспаньолка. Справедливости ради стоить заметить, что и сам коммерсант увлекался живописью. Вершиной его мастерства стала «Мадонна с младенцем», висевшая в общей зале рядом с творениями К. Айвазовского, О. А. Гофмана, А. И. Шильдера и Ю. Ю. Клевера. Но особой гордостью владельца особняка на Воронцовской улице был эскиз Леонардо да Винчи «Мученичество святого Себастьяна» к одноимённой, но утерянной человечеством картине. На рисунке великого живописца был изображён святой страдалец древнеримского периода, привязанный к дереву и умирающий от попавших в него стрел на фоне пейзажа. Совсем небольшой размер работы (в европейской системе мер: 19 на 12,7 сантиметра), заключённый в паспарту, стекло и конвертированный с оборотной стороны картоном, датировался между 1482 и 1485 годами. И вот теперь этот набросок исчез, и на его месте красовалась подделка.
Папасов сидел в камере судебного следователя по важнейшим делам[1], нервно глотал сигарный дым и отвечал на вопросы жёлчного и худого, как портняжная линейка, чиновника, имевшего рост без двух вершков три аршина и потому возвышавшегося над собеседником почти на голову. Следователь Славин заполнял протокол так старательно, что вытягивал губы трубочкой. Рядом с ним на самом краю стола лежал пожелтевший лист с каким‑то изображением. Тускло коптила лампа, источая запах керосина.
– Николай Христофорович, когда вы обнаружили подмену эскиза?
– Сегодня, часов в семь пополудни.
– Как это случилось?
– Я проходил мимо и почувствовал, что с рисунком что‑то не так.
– То есть?
– Линии, выполненные пером и тушью, мне показались слишком чёткими, а бумага, имевшая раньше розово‑жёлтый оттенок, отличалась излишней белизной. Я тотчас вскрыл задник картины и вынул эскиз. Стало ясно, что это подделка.
– Как вы это определили?
Купец нервно потёр переносицу и вымолвил:
– На обороте произведения Леонардо да Винчи описал схематические исследования свечей. Но он был левшой, и потому записи шли зеркально – справа налево. Здесь же было наоборот.
– А почему раньше вы не заметили покражу? – поправив очки, осведомился Славин.
– Вчера поздно вечером я вернулся из Казани. Как вы, наверное, знаете, два месяца назад в Ораниенбауме убили моего старшего брата – Ивана Христофоровича Папасова. И мне надлежало настроить работу его фабрик и заводов, перешедших к наследнице, его дочери. Кстати, убийцу отыскал студент Императорского университета Клим Ардашев. Как бы удивительно это ни звучало, но он здешний, ставропольский. Молодой человек случайно оказался в этом курортном городке и раскрутил весь клубок загадочных происшествий, включая и смерть банкира Александрова – тестя первой жены брата.
– Знаю я этого выскочку. Он имеет обыкновение совать свой нос туда, куда не просят, – процедил следователь.
– Помилуйте, Николай Васильевич, – удивлённо поднял брови купец, – а серию позапрошлогодних убийств в Ставрополе разве не он раскрыл?
– А вот что я вам скажу, сударь, – чиновник так затряс от негодования головой, что на его мундир посыпалась перхоть, – Россия, знаете ли, пока ещё не Северо‑Американские Соединённые Штаты, и частный сыск у нас недозволен! Следствие – сугубо государственное дело, и всяким там Ардашевым не следует проявлять излишнее любопытство. Нравится ему расследовать преступления – так милости просим в полицию или в судебное следствие! Только сначала, мил человек, придётся покоптить небо в самом глухом уезде, а уж потом, лет этак через пятнадцать‑двадцать, если повезёт, глядишь, и в Ставрополь переведут.
– Однако я лично читал в «Северном Кавказе» о том, что именно господин студент разоблачил убийцу врача, магнетизёра и репортёра.
– Ну что вы! – Славин нервно махнул пером, и капельки чернил упали на стол. – Нашли кому верить! Эти борзописцы и не такое выдумают… Однако давайте вернёмся к нашей теме… Где вы купили этот шедевр?
– На аукционе в Санкт‑Петербурге. Он проводился в связи со смертью одного богатого коллекционера.
– В каком году?
– В 1871‑м.
– Дату не припомните?
– Нет, но она указана в купчей.
– А у вас имеется доказательство, что прежний рисунок – это творение великого флорентийца?
– У меня есть заключение экспертов Эрмитажа о том, что рисунок принадлежит именно ему.
– Не могли бы вы принести эту бумагу? Я изготовлю копию и приобщу к делу.
– Всенепременно.
– Картина была застрахована?
– Да.
– Какова сумма страховки?
– Сто двадцать тысяч рублей, хотя, если бы её сейчас продавали с аукциона, она могла бы стоить гораздо дороже.
Следователь снял очки, подышал на стёкла, потом протёр их носовым платком и, глядя на Папасова, сказал:
[1] В Российской империи судебные следователи относились к окружным судам и были несменяемы. Они делились на участковых, т. е. расследовавших преступления на определённых участках, подведомственных окружному суду (в городах и уездах), а с 1870 г. и на следователей по важнейшим делам, имеющих право вести расследования по всей территории судебного округа, а также на следователей по особо важным делам (приступали к следствию только по предложению прокурора; по распоряжению министра юстиции могли вести следствие на всей территории Российской империи).
