Варяг. Архонт Росский
– Оно, – подтвердил тархан. – Я позвал тебя, Машег, потому что нашему другу бар Еремии нужна помощь. А ты среди русов дольше всех. Знаешь, с какой стороны к ним подойти.
– Как с какой? – Машег поднял бровь. – Раз со стороны денег не вышло, значит, надо со стороны силы. Ты же не один приехал, Барик? Сколько у тебя людей?
– Две большие сотни воев у него, – вместо сына шеда ответил Ноам. – Но эти люди… Они здесь не годятся.
– Плохие бойцы? У него? – Машег показал кубком на Барика. – Не верю!
– Хорошие они бойцы, – буркнул Алп‑Барик. – Сотня исмаилитов из конюшни великого хакана. Остальные – родичи.
– Магометане‑то тебе зачем? – удивился Машег.
– Так чтобы все видели, что я представляю Беньяху! – Алп‑Барик выпятил бороду.
Машег и Ноам переглянулись.
– Хорошие, плохие – не важно, – сказал тархан. – Для битвы со всеми киевскими русами их мало.
– Тоже верно, – согласился Машег. – Твои две сотни даже для младшего князя Игоря – не противник. Мужа‑то девки твоей как зовут?
– Ты он нем слыхал, Машег. Княжич Вартислав.
– Хм… – Машег нахмурился. Потом поглядел на Алп‑Барика: – Неудачную ты девку себе выбрал. У Вартислава дружина – триста сабель. А может, и пятьсот. У здешних он большой хан. Уважаемый. И у наших, кстати, тоже. Я слыхал, булхаци Песах тоже его почтил. Пергамент ему дал со своей печатью.
– Песах? – Бар Еремия скривился. – С язычником? С чего бы?
– Помнишь, пару лет назад у Булана Самкерц отобрали, русы по наущению ромеев?
– Вроде припоминаю. Говорили, что твои родичи постарались? – Алп‑Барик прищурил глаз.
– Мои родичи после пришли. А вот Вартислав лично Самкерц от ромеев удержал и Песаху передал с уважением.
– Откуда знаешь? – усомнился Алп‑Барик.
– Мой брат Алан бар Пахья тогда у Песаха в сотниках ходил. Все сам видел.
– Если он с Песахом дружен, это плохо… – огорчился Алп‑Барик. – Хотя… Не верю, что благочестивый Песах за язычника вступится. Да и давно это было. Делай что хочешь, Машег, а девка эта должна быть моей! Должна! Не отдадут добром, возьму силой! И пусть потом меня ищут. В степи.
– Станешь с Киевом воевать? С двумя сотнями?
– Зачем воевать? Сможешь вызнать, где дом этого Вартислава?
– И вызнавать не надо, это я и так знаю. На Горе здешней. Близ княжьего дворца.
– Дворца! – Алп‑Барик фыркнул. – У хакана Беньяху псарня больше, чем эта конура!
– Спорить не стану, – кивнул Машег. – Но брать дом Вартислава штурмом не советую. Взять‑то ты его возьмешь. Но не мгновенно. А потом тебе придется уже не с дворней княжича биться, а со всей киевской дружиной. Она же рядом, в четверти полета стрелы. А еще исмаилиты твои… Увидит их киевский князь, решит, что это по воле богохранимого Беньяху в его городе бесчинство творят. Нет, нет, я понимаю, что ты здесь представляешь хакана. Но понравится ли хакану то, что ты из‑за девки с русами его поссорил? Олег нынче большое войско собрал, чтобы на ромеев идти. А после такого оскорбления, как ты думаешь, на кого он пойдет?
– Вся русь – пыль под копытами скакуна Беньяху! – заявил Алп‑Барик.
Но задумался.
Ненадолго.
– Я не отступлюсь! – вновь заявил он. – Вы здесь с русами живете, вот придумайте, как мне девку получить и со здешним хаканом не воевать. Я в долгу не останусь. Сказал: за девку эту серебром по ее весу отдам!
– Так уже, – ухмыльнулся Машег.
– Что уже?
– Готовь серебро, Барик. Добуду тебе девку.
* * *
– А если этот Алп‑Барик узнает, что я уже в Киеве? – спросил Сергей.
– Все, что он узнаёт, он узнаёт от Ноама или от меня, – сказал Машег. – Этот благородный прыщ слишком горд, чтобы собирать слухи.
– А его люди?
– Его люди не говорят по‑вашему. А толмачей ему Ноам дал. Своих. Проверенных. Они лишнего не скажут, зато слушают очень внимательно. Как, по‑твоему, Ноам узнал, что Барик приехал на него хулу искать? Сам‑то он помалкивает пока. Потому что помощь наша нужна. А когда надобность отпадет, станет гадить. Отец ему велел что‑то такое вызнать, чтобы хакан Ноама сместил. Тогда Еремия своего человека сюда посадит. Из византийской венеты[1]. А этим союз Руси и Хузарии не нужен. И война Руси с ромеями им тоже не нужна. А уж купцы ваши, торгующие в Константинополе, и подавно.
– Что, вот так прямо и говорят, что Барик хочет Ноама сместить? – удивился Сергей.
– Барик хочет твою жену, – внес поправку Машег. – Слаб он на передок. Ноам сказал: всегда такой был. Три жены и тридцать наложниц.
– То есть я тридцать первой буду? – возмутилась Искора.
– Не будешь. – Сергей отобрал у нее кубок. – И хватит тебе вина. Вредно это.
– Ничего мне не вредно!
– Тебе – нет, а ему, – Сергей положил руку на Искорин живот, – очень даже вредно.
– Ему?! – Искора аж подскочила. – Сын?! Откуда знаешь?
– Не знаю. Надеюсь. Но это ничего не меняет. Водички клюквенной ей принеси, – велел он холопке.
– Нет клюквенной! – испуганно пискнула та.
– Какая есть, такую и неси. Что дальше, Машег?
– Как я сказал. Искора должна получить от тебя письмо, где ты ее к себе зовешь. И побыстрее. День на сборы. Потом она с десятком сопровождающих посуху в Смоленск отправится. А ночью на стоянке я с несколькими десятками хакановых муслимов ее захвачу и Барику отвезу. И на серебро по весу поменяю. А потом…
– Потом я ему бубенцы отрежу! – хищно заявила Искора.
– Не отрежешь, – сказал Сергей.
– Это почему? – возмутилась Искора. – Еще как…
[1] Машег использует слово, которое обозначает группу сторонников. Например, венетами называли в Костантинополе партии, которые поддерживали на ипподромах колесничих своего цвета: голубых, зеленых…