Велнесс

– Да!

– Ты хочешь, чтобы наши вещи, – он неопределенно помахал руками в воздухе, – были на виду?

– Это будет красиво.

– Это будет позорище!

– Нет, вот посмотри.

Элизабет достала ноутбук и показала ему фотографию такой кухни. Она собирала, систематизировала и объединяла в папки сотни картинок, а также добавляла в закладки десятки сайтов и создавала плейлисты на «Ютубе» – типичная Элизабет, исследующая предмет со всех возможных ракурсов. На фотографии, которую она показывала Джеку, была кухня с полками из темного ореха, где со вкусом расставили белые тарелки, белые пиалы и белые кофейные кружки, перемежая их маленькими причудливыми предметами декора. Все либо белое, либо в древесных оттенках, вся посуда из одного сервиза, ни на одной поверхности нет жирных разводов, большая фермерская мойка чистая и пустая, в поле зрения нет никакой техники – ни тостера, ни микроволновки, ни кофеварки. Это кухня как будто предназначалась скорее для рефлексии и медитации, чем для приготовления пищи.

– Видишь? – сказала Элизабет. – Разве это не красиво?

Джек кивнул.

– Ну да, миленько, – отозвался он, пытаясь быть дипломатичным. – Но я подозреваю, что это скорее заслуга бюджета в миллион долларов, чем открытых полок.

Они сидели за столом в своей маленькой захламленной кухне в Уикер‑парке; их самая обычная раковина, вся в пятнах от воды, была полна грязной посуды, возиться с которой ни Джек, ни Элизабет не любили, холодильник был заляпан отпечатками пальцев восьмилетнего ребенка, регулярно забывавшего вымыть руки после еды или игр, под тостером скопилось уже с четверть стакана горелых хлебных крошек, некогда прозрачные стеклянные стенки кофеварки подернулись практически несмываемым налетом, а микроволновка изнутри была покрыта засохшей красной коркой, свидетельствующей о том, что в ее недрах многократно взрывались томатные соусы. Разница между их образом жизни и образом жизни людей с открытыми полками была колоссальной.

– Дай‑ка я проведу краткую демонстрацию, – сказал Джек, встал и подошел к навесному шкафчику, где они хранили все пластиковые тарелки, ножи, вилки и детские кружки‑непроливайки, накопившиеся за годы, пока Тоби был маленьким, а также совершенно безумную коллекцию пластиковых контейнеров самых разных размеров (некоторые даже с крышками); все они были так плотно втиснуты в шкафчик, что стоило открыть дверцу, как один из больших контейнеров вывалился и с гулким стуком ударился о столешницу, на что Джек и рассчитывал. За ним последовал каскад из остальной посуды: гора утратила свою структурную целостность, развалилась, и контейнеры один за другим попадали на пол, так что демонстрация в итоге оказалась куда эффектнее, чем Джек предполагал.

Он перевел взгляд на Элизабет. Она посмотрела на него в ответ и сказала:

– Кажется, я понимаю, к чему ты клонишь.

– С чего ты решила, что у нас могут быть открытые полки?

– Я же сказала, что понимаю.

– Надо быть реалистами, – продолжал Джек. – В смысле, ты серьезно хочешь, чтобы это оказалось на виду? Чтобы все любовались?

– Ладно, для начала – кто все?

– Ну, не знаю. Гости.

– Когда у нас в последний раз были гости?

– Иногда бывают.

– А еще, если бы у нас были открытые полки, это бы так не выглядело, – сказала Элизабет, кивая на беспорядок на полу. – Все выглядело бы гораздо лучше. Мы и сами стали бы гораздо лучше.

Это в итоге и стало основным философским разногласием между ними: должен ли новый дом отражать их текущую реальность или то, чего они стремятся достичь в будущем? Должен ли он быть обставлен исходя из того, как они живут на самом деле, или из того, как они хотят жить? Для Элизабет эта покупка стала возможностью обновить не только квартиру, но и весь образ жизни. Она хотела, чтобы в их новом доме был, например, «уголок для занятий творчеством», хотя никто в семье особой тягой к творчеству не отличался; она хотела устроить «рекреационную зону», чтобы играть в ностальгические аналоговые игры, например в парчиси, «Уно» и «Рыбу», хотя Тоби, похоже, игры интересовали только в тех случаях, когда можно было смотреть, как другие люди играют в них онлайн; она хотела, чтобы в новой квартире не было телевизора, хотя чаще всего сама засыпала перед экраном. Так что, слушая все это, Джек не мог не думать, что Элизабет выплескивает все накопившееся раздражение в саму архитектуру их нового дома, увековечивает свое недовольство в стенах «Судоверфи».

– Я хочу камин, – сказала она однажды за ужином, когда они молча ели салаты и листали бесконечную ленту в телефонах.

– Камин? – переспросил он, поднимая на нее глаза.

Она кивнула.

– Вот такой, – и показала ему фотографию на экране, картинку из журнала о дизайне: вечер, пара средних лет уютно устроилась в постели с книгами, в изножье кровати потрескивает огонь. Эта фотография могла быть снята в каком‑нибудь загородном доме, в лесу. Пара казалась довольной и безмятежной – у обоих были лица людей с хорошими пенсионными накоплениями.

– Сомневаюсь, что это в нашем стиле, – сказал Джек.

– А мне нравится, – сказала она. – Я хочу такой камин. И еще знаешь что? Я хочу больше читать.

– Но ты и так все время читаешь.

– Я имею в виду, для себя. Не по работе. И чтобы мы это делали вместе. Я бы хотела, чтобы мы читали гораздо больше.

– Думаешь, я читаю недостаточно?

– Я просто говорю, что это выглядит мило. Разве нет? Разве не здорово?

Он отложил телефон и вилку, сцепил руки в замок и с минуту пристально смотрел на нее.

– У тебя все в порядке? – спросил он.

– Конечно.

– Тебя что‑то нервирует?

– Все отлично, Джек.

– Потому что кажется, что нервирует.

– У меня правда все отлично.

– Да просто все эти планы, которые ты строишь… Открытые полки. Отсутствие телевизора. Игровая комната. Твоя новая эстетика минимализма.

– Что не так с моей эстетикой?

– Это вообще все не наше. Создается впечатление, что ты чем‑то недовольна, а может, даже несчастна.

– Я не несчастна, – сказала Элизабет, похлопав его по руке. – Или, по крайней мере, несчастна в пределах нормы.