Внезапно женат, или Хозяйка маленькой гостиницы
Сердце резко ухает, будто до этого оно пропустило несколько ударов. Что это? Что со мной? Раздражение накатывает так же быстро, как и необычные чувства. Я не люблю, когда чего‑то не понимаю, а потому пора прояснить ситуацию.
– Эй. – Осторожно толкаю в плечо заспавшуюся красотку. – Проснись!
В ответ я получаю недовольное бурчание Ноки, который взмахом крыльев поднимает маленький шторм в комнате.
– А? Что?! – Незнакомка тут же вскакивает.
Не удержавшись на узкой койке, она с грохотом валится на пол и, вскочив, с дикими глазами пялится на меня. Я еле удерживаюсь, чтобы не заржать. Но вид взволнованно поднимающейся груди резко направляет мысли в ином направлении.
– Эй! Ты! – В меня прилетает подушка. – Мои глаза выше!
– Привет. – Я широко улыбаюсь, с трудом отведя взгляд от будоражащей картинки. – Думается, ночью тебя все устраивало: и куда я смотрел, и что я делал. Кстати, а что именно я делал?
Взглядом впиваюсь в лицо незнакомки, щёки которой трогает нежный румянец. И вот тут ловлю второй удар в сердце. Малышка выглядит такой растерянной, что хочется подойти и укрыть от любой угрозы. А когда наши взгляды пересекаются, я получаю очередной удар, кажется, в самую душу. В тёмно‑синих глазах, таких глубоких, что воды Северного моря кажутся лужицей, плещется тревога напополам с обречённой решимостью идти до конца. Я это чувствую, даже не будучи аметистовым драконом. Словно её эмоции пропитывают меня самого.
– Слушай, если я сделал что‑то плохое, ты так и скажи, – хмурясь, произношу я.
Делаю шаг, намереваясь обойти кровать. Моя нагота мне вовсе не мешает, зато явно смущает малышку. Девушка сначала шугается в сторону, а потом будто берёт себя в руки и замирает на месте. На её лице появляется натянутая улыбка, которую она, уверен, считает добродушной.
– Что ты, муж мой, эта ночь была лучшей в моей жизни!
Малышка продолжает изображать счастье, да только я не верю ей. Может, потому, что остро чувствую её состояние, а может, потому, что Ноки в этот момент подходит к ней и ласково бодает головой в руку. Одновременно выпрашивает ласку и пытается приободрить девушку. А мой фракис не станет абы какую девицу утешать.
– Значит, всё‑таки муж, – произношу я, снова рассматривая запястья.
Метка не исчезла, что, в принципе, нормально. В присутствии истинной она будет сиять, показывая всем окружающим, кто здесь парочка.
– А как тебя зовут, жена моя? – не удержавшись от сарказма, уточняю я.
И то, как раздуваются от возмущения щёки жёнушки, почему‑то приносит мне больше удовлетворения, чем огорчения. Пускай лучше так, чем та обречённость, что до этого светилась в её глазах.
– Ах ты ж гад чешуекрылый! А пел‑то вчера как! В койку затащил и сразу имя забыл!
Моя половинка хватает простыню, которая служила нам одеялом, и уже замахивается на меня, как я рывком оказываюсь рядом с ней и одним махом роняю на кровать. Не дав добыче опомниться, заваливаюсь сверху и пригвождаю такое желанное тело к постели. Оттого, как она ощущается подо мной, мышцы простреливает сладкой истомой.
– Ты что делаешь?! – Малышка испуганно затихает подо мной, чем несказанно удивляет меня.
– Закрепляю начатое, – урчу я, почти касаясь её губ.
Веду вдоль, играя с женой и испытывая собственную выдержку. Тело уже давно рвётся в бой, но мне нравится это балансирование на грани. Целую осторожно, проверяя реакцию малышки. Жена прерывисто вздыхает, отчего я всё‑таки срываюсь. Целую жадно, нагло преодолевая сопротивление. И не понимаю, почему оно вообще есть. Раз метка проявилась, значит, мы ночью не только обжимались, но и секс был. Чего она отбивается?!
– Талири! Госпожа Морвейн! – Стук в дверь больше похож на попытку её выбить.
– Открой, пожалуйста, – просит меня Талири.
И снова вздыхает так, что мне хочется не дверь открыть, а стучащего на хрен послать. Наплевав на всё вокруг, тянусь к губам девушки, но натыкаюсь на искренний испуг в её глазах. Да чего ты боишься‑то? Не девочка же…
– Талири! – Грохот становится совсем невыносимым. – Господин Жабшто уже внизу! Он уже поднимается!
– Жаб… Кто?! – Думая, что ослышался, я поворачиваю голову к двери, и в этот момент Талири спихивает меня с себя.
– Это мэр! – торопливо отвечает она, соскакивая и прячась за кроватью.
Девушка подхватывает простыню и стеснительно комкает её у груди. Ноки, глядя на её попытки прикрыться, лишь насмешливо фыркает и широко зевает.
– Открой, пожалуйста. Я потом всё объясню.
Талири нервно сглатывает, отчего я морщусь. Не потому, что мне не нравится, как при этом бледнеет её лицо. А потому, что в груди зарождается неизвестное ранее чувство. Хочется устранить угрозу, которая пугает эту необычную девушку.
Талири же воспринимает мои гримасы на свой счёт. Нижняя губа обиженно трясётся, а в глазах мелькают слёзы. Малышка судорожно сжимает простыню у груди и делает порывистый шаг в сторону двери.
– Да погоди ты, торопыга. – Мягко ловлю её за локоть и заставляю взглянуть мне в глаза. – Сейчас всё решим. Ты мне веришь?
Стук идёт фоном, в то время как между нами будто звенящая нить протягивается. Неужели действительно истинная и сейчас наша связь только крепнет?
Хотя какие могут быть сомнения? Метка есть, фракис воспринимает малышку как хозяйку. Осталось только познакомиться по‑человечески да неведомую угрозу устранить.
– Талири!
Дверь распахивается вместе с мужским выкриком. Сквозняк, ворвавшийся следом за незваными гостями, окатывает потоком воздуха и меня, и стоящую передо мной Талири. Я с удивлением замечаю, как преображается девушка. Спина выпрямляется, соперничая с осанкой нашей императрицы. Пухлые губы поджимаются, а синие глаза излучают столько холода и пренебрежения, что мне не хотелось бы стать объектом такого взгляда.
– Лорд Жабшто, я долго терпела ваши выходки… Но как вы смеете врываться в нашу с мужем спальню?
– С мужем? – доносится сухое карканье из‑за спины.
– С мужем, – под облегчённый выдох Талири подтверждаю я.
И наконец‑то разворачиваюсь к противнику. Хотя угрозу в этом обрюзгшем старикашке выдаёт только умный взгляд. Я сразу понимаю, что хоть возраст в совокупности с вредными привычками и взял своё, но разум лорда Жабшто остёр. Уж слишком быстро он просчитывает обстановку и меняется в лице. Гнев и надменность сменяются елейным подобострастием, стоит человеку заметить и мой китель, лежащий на софе напротив кровати, и сапфировые чешуйки, увивающие мои запястья. И всё же странно, что они настолько яркие. У императора с его истинной они призрачные и проявляются ровно настолько, чтобы их заметили. Мои же больше похожи на татуировки.
– С кем имею честь?
