Вопреки всему

Красивой ее не назовешь: пухлые щечки, округлое лицо метиски, но фигура – словно у богини, как гитара, и ноги стройные и длинные, в стоптанных коричневых туфлях на маленьком каблуке. Я закрыл глаза и погрузился в целительный сон.

Прошло три дня, которые я проспал. Шиза не торопилась меня излечивать и притормозила мои регенерационные способности. Ко мне заглянул зам по безопасности и оперативной работе, но, увидев, что я без памяти, ушел. Зато вечером третьего дня пришел верзила, он проскользнул в дверь и стал меня тормошить. Я открыл глаза.

– Ты что удумал, сволочь? – прошипел он. – Хочешь убийство повесить на нас?

– Ты кто? – спросил я и стал прищуриваться.

– Не помнишь? – удивленно спросил верзила.

– Не помню, – ответил я и незаметно подложил ему в карман нож, которым вспорол себе живот.

– Ну и ладно, – успокоившись, встал с корточек верзила. – Выздоравливай, Фокусник, – он повернулся, чтобы уйти, а я тихо произнес ему в спину:

– Ты тот, кто меня зарезал. – Верзила резко обернулся, в его глазах вспыхнул огонь лютой ненависти и страха.

– Ты что несешь, ублюдок?..

– У тебя нож в кармане, – произнес я.

В это время приоткрылась дверь, и в нее заглянула Светлана. Она открыла рот, чтобы что‑то сказать, но верзила сунул руку в карман и вытащил нож, оторопело на него посмотрел и тут же отбросил, как ядовитую змею.

– Что вы тут делаете? – раздался громкий, резкий голос врача, и верзила в сильном потрясении обернулся. Он спохватился и побежал прочь, оттолкнул врача и выбежал из палаты. Светлана, бледная как полотно, подошла к кровати, озабоченно посмотрела на меня.

– Что он хотел? – спросила она.

– Добить меня, – ответил я.

Она наклонилась, желая поднять нож. Но я ее остановил.

– Не трогайте нож. Им меня убивали, и на нем отпечатки пальцев убийцы. – Светлана выпрямилась, растерянно посмотрела на меня.

– Зачем им вас убивать?

– Я думаю, это приказ Кума, – ответил я.

– А ему зачем вас убивать?

– Не знаю, может, сверху спустили приказ убить предателя родины, а я не предавал родину. Стечение обстоятельств. Я объяснял следствию, но… Им был важен политический момент – вставить пистон американцам…

– Что вставить? – Врач была полностью растеряна. – Какой пистон?

– Мне, Светлана, сказали, что надо американцев щелкнуть по носу и разоблачить агентуру в нашей стране, а если я не соглашусь, меня расстреляют. Я и принял на себя обвинение в вербовке, но ничего сделать не успел… Потом как‑нибудь расскажу свою историю, а сейчас подвиньте ногой ко мне нож, я его спрячу, как улику.

Машинально и в полной задумчивости она подвинула мне нож носком туфли. Я его мгновенно убрал в пространственный карман и успокоился, теперь Кум был у меня в руках.

А Светлана спросила:

– Вы хотите обвинить зама по безопасности в организации убийства? – и растерянно стала меня разглядывать.

– Могу обвинить, – согласился я, – но я хочу спокойной жизни. Светлана, от меня отказалась семья, я теперь одинок. Глядя на вас, понимаю, что вы тоже одиноки…

Женщина вскинула голову и широко раскрытыми глазами стала на меня смотреть, ожидая продолжения.

– У меня большой срок, и я мог бы пригодиться как санитар в лазарете. Опыт у меня кое‑какой имеется. И мы были бы вместе… Наша старость была бы обеспеченной… Мы будем жить счастливо и умрем в один день…

– Тоже мне, скажете, – покраснела она. – Вы понимаете, что предлагаете мне? – произнесла она ошарашенным голосом. – Вы такой наглый… – Произнеся слово «наглый», она, сама того не желая, вложила интонацию одобрения.

– Светлана, я хоть и зек, но я честен с вами. Мне некогда ухаживать. Мы люди взрослые и зрелые, нам надо жить. Поговорите с Кумом, если он хочет замять это дело, то пусть переведет меня в лазарет санитаром и оставит в покое.

Женщина глубоко задышала, ее грудь под халатом стала вздыматься. Она опалила меня своим взглядом, в котором сквозило негодование и надежда, не скрытая от моих глаз. Светлана развернулась в сторону двери и, не отвечая, вышла.

А утром ко мне заглянул Кум. Он мрачно на меня посмотрел и, придвинув стул, уселся на него.

– Ну что, Фокусник, – произнес он нейтральным голосом, – все чудишь?

Я ответил сдержанно:

– Нет, гражданин начальник, стараюсь выжить и не доставить никому неприятности.

– Что‑то не похоже, – мрачно усмехнулся он. – Ты решил меня шантажировать?

– Нет, просто договориться по‑человечески. Жизнь она длинная…

– У тебя она может стать короткой, Глухов, – раздраженно перебил меня Кум.

Я улыбнулся уголком рта, голос мой был ровен и спокоен:

– Меня хотели зарезать, и убийца приходил сюда. Он даже обронил орудие убийства, и я его спрятал. Вы не найдете нож, даже если порежете меня на органы. Кому нужно, чтобы это преступление повесили на колонию? Снизятся показатели. Кого‑то лишат премии…

– И что, ты сможешь замять это дело?

– Могу ответить так: меня хотели просто прессануть, и я сам себя порезал. Могу так сказать. А могу назвать номера заключенных, которые говорили, что вы им дали приказ меня убить…

– А зачем мне тебя убивать? Кто поверит твоим словам?..

– Поверить‑то, может, и не поверят, но зеки не будут на себя брать вину. Они скажут, что вы им приказали меня нагнуть, и все. А результат такой, что я в больнице с колото‑резаной раной. Улики хоть и косвенные, но есть. Вас не будет на этом месте… Уволят.

– И что? Буду на гражданке…

– Будете жить, мало получать. Кроме того… У вас накопилось много недоброжелателей. Сейчас вы неприкасаемый, а потом?..

– Ты мне угрожаешь? – Голос Кума был полон ярости и гнева. Он испепелял меня взглядом.

– Я хочу договориться, гражданин начальник. Не трогайте меня, дайте досидеть свой срок, и от меня у вас не будет неприятностей, обещаю. Даже могу быть вам полезен. Если у вас нет приказа сверху меня гнобить…

Кум задумался, он смотрел в пол и молчал, потом медленно произнес:

– Такого приказа нет. Я подумаю над твоими словами, завтра дам ответ. – Он поднялся со стула и вышел…

 

– Что вы натворили, идиоты! – Зам по безопасности и оперативной работе был в ярости. – Кто вам приказывал его резать? Вы должны были его просто попугать, и все, он должен был оказаться морально сломленным. А вы?..

– Да мы его не резали, гражданин начальник, – верзила был бледен, и его подбородок трясся. – Мы просто ударили его в морду… Один раз. Больно борзый. Он сказал, что понял, и мы ушли. Кто‑то еще его подрезал?