Воспитание бабочек
– Извините, сюда нельзя, – заявил этот полицейский, сопровождая категоричный отказ властным жестом. На утреннем морозе его дыхание вырывалось изо рта облачками пара.
– Я мать одной из девочек из пансиона.
Полицейский внимательно посмотрел на Серену. Либо ее растрепанный вид убедил его, что она говорит правду, либо ему просто стало ее жаль.
– Их всех отвезли в приемный пункт рядом с больницей.
Он показал ей, куда ехать. Недалеко.
Серена добралась всего за несколько минут, уворачиваясь от полицейских и пожарных машин, которые продолжали курсировать между деревенькой и местом трагедии.
Маленькая белая больница с красным крестом на верхушке скатной крыши точно сошла со старинной иллюстрации. Впрочем, так выглядел весь Вион, будто застывший в вечной горной сказке.
Серена бросила автомобиль где пришлось – худшее место для парковки, но плевать. У нее не было одежды для такого сурового климата, но она не знала, отчего дрожит, – может, и не от холода.
Охваченная новым приступом тревоги, она вышла из машины и сразу же обратила внимание на сновавших туда‑сюда людей в теплой одежде: под куртками на них были белые халаты или мундиры. Она присоединилась к потоку, направлявшемуся к натяжной конструкции, несомненно возведенной рядом с главным зданием специально по этому случаю.
Вероятно, тот самый приемный пункт, о котором говорил полицейский.
Колокола часовой башни, возвышающейся над деревенькой, начали отбивать точное время. Тяжелый, гулкий мерный звон – мрачное предзнаменование, которое только обострило тревогу.
Бом… Бом… Бом…
Вход в натяжную конструкцию представлял собой тамбур с двумя дверями, чтобы не выпускать изнутри тепло. Серена переступила первый, а затем и второй порог.
В просторном помещении царил жуткий, почти оглушительный гомон. Праздник фей‑бабочек.
Внутри были медики и койки. А еще полицейские. Серена начала замечать среди этого сборища девочек. Некоторые, получившие переохлаждение, лежали на койках; в качестве меры предосторожности их подключили к кислородным баллонам. Кое у кого лица все еще были перепачканы сажей, но все были одеты в чистые спортивные костюмы, явно предоставленные спасателями. Поскольку ночью было минус восемнадцать, у многих наблюдались признаки обморожения: кожа на лице и руках покраснела или потрескалась. Но в целом все выглядели невредимыми.
С девочками были их родители.
Значит, не одна Серена проигнорировала рекомендацию не ехать в Вион. Она никогда раньше не видела этих людей, не была с ними знакома, но все же опознала их по неподходящей одежде: как и она, эти люди надели первое, что попалось под руку. И на лицах у всех было одинаковое выражение: они разрывались между облегчением и испугом. Облегчением от того, что не случилось, и ужасом от того, что могло случиться.
Серена озиралась, надеясь увидеть ту самую копну светлых кудрей, по которой она узнала бы Аврору среди миллиона других девочек. Разве не это они с дочерью всегда говорили друг другу? Аврора где‑то здесь. Ее идеальный клон, если не считать шевелюры.
Я дождевой червь.
Серена готова была обнять дочь. Да, она прижмет Аврору к себе сильно‑сильно, как никогда раньше. И тогда страх мгновенно рассеется. Но, словно в дурацкой головоломке из тех, где нужно найти на картинке лишнюю деталь, ей никак не удавалось разглядеть дочь. Вероятно, с Сереной снова играла злую шутку паника, которая привела ее сюда.
Гомон под большим шатром начал стихать. Раздавался только печальный звон с колокольни.
Бом… Бом… Бом…
Серена сразу поняла, что причина внезапного общего безмолвия – она сама. Все обернулись и посмотрели на нее, как будто знали то, чего она еще не знала. Тогда‑то Серена и заметила.
Со всеми родителями были маленькие девочки, которых можно обнять.
Со всеми, кроме нее.
Время после
1
Переживать потерю ребенка можно по‑разному.
Одни полностью отдаются страданиям. Другие вступают в яростную и бессмысленную битву с остальным миром. Третьи смиряются с тем, что проведут остаток жизни с бессловесным, для других невидимым гостем, который следует за ними повсюду и никогда не оставит в покое, потому что его единственная цель – не дать им забыть. Четвертые сходят с ума от мучительной и непрестанной боли. Но в большинстве случаев реакция оказывается сдержанной и благоразумной. Переживания остаются внутри.
Однако все родители втайне испытывают желание двигаться дальше. Они отдают себе отчет, что окружающим их боль кажется невыносимой. И почти стесняются того, что их чувства недостаточно сильны и не придают им решимости покончить с собой.
Как правило, матери и отцы продолжают выживать и сами этого стыдятся.
Серену не волновало ни чужое мнение, ни даже собственное. Со своим методом справляться она вступила в ряды оптимистов. Она не была уверена, что подобные люди существуют, но чувствовала себя именно так.
Первым делом она придумала коктейль.
Она годами посещала самые модные клубы Милана и видела за работой десятки высококвалифицированных барменов. Украв их секреты, она придумала рецепт напитка в честь Авроры и назвала его «Плюшевый мишка». Он как теплый медвежонок, которого можно сжимать в объятиях по ночам, когда тебе не хватает любви. В этом названии было что‑то детское, невинное и чистое.
«Плюшевый мишка» идеально подходил для того, чтобы почтить гибель шестилетней девочки.
Серена где‑то читала, что распространенная реакция на смерть ребенка – отрицание или вытеснение. После Виона ее охватила эйфория; Серена зашла еще дальше.
