Вся наша ложь
– Мы в последний раз ужинали в летнем домике. Мони всегда готовит.
– И ничего не показалось тебе странным или необычным?
Изо рта у него шел сладковатый мятный запах.
– Нет.
– Что ж, ладно. Будь умницей.
Шериф извлек из кармана розовую пастилку и протянул мне. Она медленно таяла у меня в кулаке. Раскрыв ладонь, я посмотрела на липкое розовое пятно, затем вскинула глаза. Марлоу сидела по‑турецки на полу в прихожей и, пристально глядя на меня, повторяла движения моей руки.
Глава 10
1996
– На той стороне улицы грузовой фургон!
Я приникла носом к стеклу, чтобы лучше видеть происходящее из своего гнездышка на белом деревянном подоконнике. Марлоу вскарабкалась ко мне и оперлась ладонями о стекло, выглядывая наружу.
– Кто это? – Она указала на пожилую леди, которая стояла на газоне возле дома.
У женщины были огненно‑рыжие крашеные волосы, однако даже со своего места я заметила пробивающуюся у корней седину. Уперев руки в широкие бедра, женщина что‑то говорила одному из грузчиков.
– Наверное, она въезжает.
Мы посмотрели по сторонам в надежде выяснить что‑нибудь еще о новых соседях.
– Айла! Марлоу! – долетел снизу голос Мони.
Я взяла Марлоу за руку и стащила с подоконника. Она вытянула шею, все ее внимание было приковано к происходящему за окном.
Ладонь Марлоу надежно лежала в моей руке.
За последние восемь с небольшим месяцев это вошло в привычку. Она осталась с нами, опеку продлили. «До конца весны», – сказал папа. Прошла зима, и с каждым днем положение девочки в доме упрочивалось, подобно тому как спрессовывается снег, слой за слоем, пока наконец не застывает ледяной глыбой.
Наш повседневный быт вращался вокруг нее, и постепенно Марлоу стала его неотъемлемой частью. Мони по‑прежнему кормила ее палочками, так что в конце концов Марлоу просто поворачивала голову и открывала рот. Пожилая кореянка успела к ней привязаться, словно их соединяла незримая нить.
Папа вечно был занят на лекциях или проверял работы студентов дома, у себя в кабинете. Однако в конце дня он неизменно спрашивал у мамы: «Как девочки? Хорошо себя вели? Дали хальмони отдохнуть?» Потом задерживал взгляд на Марлоу и ласково трепал ее по голове, точно бездомного щенка, которого мы приютили.
В череде ежедневных забот мама, пускай и с неохотой, все же смирилась с прибавлением в нашем семействе. Каждое утро она поднимала нас с постели, помогала справиться с зубной щеткой, загружала в стиральную машину дополнительный комплект вещей и ставила за ужином дополнительную тарелку. Хотела она того или нет, это стало частью ее образа жизни, ее среды обитания.
Куда бы мы ни шли, прохожие оглядывались на Марлоу и отпускали комментарии в наш адрес. Как будто ее яркая внешность располагала к тому, чтобы открыто выражать изумление и задавать вопросы. Как будто одним своим видом она давала им разрешение. Я внутренне негодовала, мне хотелось оградить ее от этих вуайеристов.
– У вас прелестная дочурка, – как‑то раз сказала женщина в супермаркете, пристально глядя на Марлоу. Я сидела в тележке, прижав к груди коробку с цветными колечками для завтрака, прикрываясь ею словно щитом. Само собой, женщина говорила не обо мне.
Мама открыла рот, чтобы ее поправить. Но так ничего и не ответила. Ее руки сжимали прорезиненную зеленую ручку тележки, плечи поникли, а складки возле губ стали жестче. Она отвела глаза, чтобы не встречаться с Марлоу взглядом, и двинулась дальше.
Только у мамы получалось не обращать на Марлоу внимания.
Когда девочка задавала вопрос или смотрела на тебя, нельзя было просто от нее отмахнуться. Ее тяжелый взгляд проникал в самое нутро, заполняя тебя точно густой сироп, капля за каплей. Светлые, медового цвета глаза следили за тобой с собственническим интересом, заставляя почувствовать свою нужность. Поверить в свою значимость. Не только для нее, но и вообще.
Мони вновь окликнула нас.
Я взяла Марлоу за руку и потащила из своей комнаты.
– Мони зовет, – прошипела я ей на ухо.
– А как же новые соседи…
– Они никуда не денутся.
В кухне Мони завязывала бант из розовой пластиковой ленточки.
– Чем вы там занимались? – Она затянула ленту и посмотрела на нас.
– Наблюдали за новыми соседями, – ответила я.
Мони вручила мне круглый пластиковый контейнер с кособоким розовым бантом. Содержимое было теплым и пахло чесноком.
– Для новых соседей, – пояснила она. – Идемте здороваться.
– Но ведь они только что приехали.
Я старалась держать свою ношу как можно ровнее.
– Да. Приветственный подарок.
Марлоу указала на контейнер:
– Что такое приветственный подарок?
Мони подталкивала нас к входной двери. Несмотря на хрупкое телосложение, она обладала огромной силой и напористостью.
– Разве ты не знаешь, что значит «приветствие»?
– А зачем им это нести?
– В Корее так показывают уважение новому соседу. Приветствуют его подарком, – сказала Мони по‑корейски, и ее тон заставил Марлоу умолкнуть, как будто она сказала что‑то плохое.
За время, проведенное с Мони, Марлоу немного усвоила язык, что еще больше укрепило их связь.
Мы гуськом двинулись за Мони, торопливо шагавшей впереди. Она не любила тратить время попусту.
