Высшая Каста

– Я не напрашиваюсь на похвалу и не призываю тебя под свои знамёна. Я рассказываю, что произойдёт в случае победы Высшей Касты, и ты знаешь, что я прав. А как тебе себя вести в нынешних обстоятельствах, решай сама.

Мама Кали долго молчала, а затем неожиданно произнесла:

– Я знаю, что ты прав, Марк. Но если тебе нужны союзники, отвыкай считать кандидатов пищей.

– Резонно. – Вампир помолчал, после чего понял, что услышал ответ, и усмехнулся: – Значит, буду справляться сам.

 

* * *

 

магазин «Café et équipement»

Франция, Марсель

 

– Здесь другие какие‑то челы… странные… и ваще непохожие на тех, которые лыбились мне в том городе. – Копыто не утруждал себя запоминанием названий посещаемых поселений. – Давай туда вернёмся?

– Куда? – хмыкнул Лебра, прекрасно понимая, что слово «Барселона» уйбуй не воспроизведёт при всём желании.

– Туда, – мгновенно ответил Копыто.

– Туда нам нельзя.

– Давай туда, где были перед тем.

– Перед чем?

– Перед когда тебя челы запугали.

– Они не запугивали, а сделали предложение, от которого мы не смогли отказаться, – пробубнил шас. – После чего мы приняли решение сменить место временного проживания.

– Когда ты говоришь такими словами, всё вообще сразу становится понятно, – осклабился Копыто. – Ты ваще сам себе типа доказываешь, что крутой. Ты как чел себя ведёшь, мля, те тоже любят чего‑нибудь такое завернуть, типа будете жить в удовольствии и ни в чём себе не отказывать, а потом налоги поднимают и денег за кредиты хотят.

– Откуда ты этого поднабрался? – изумился шас.

– Я в Южном Форте три раза выборы проводил, – хвастливо ответил уйбуй. – А потом налоги поднимал и деньги за кредиты.

– Выборы?

– А у вас чо, демократии нет?

Учитывая, что князь Тёмного Двора жил, как подозревали многие, вечно и собирался прожить ещё столько же, вопрос повис в воздухе. С другой стороны, в той вечности, которая уже прошла, нынешний князь не всегда был князем, но как именно у навов устроен выборный процесс, ни Лебра, ни Фатма не догадывались.

– У нас демократия есть, только она другая, – не слишком уверенно ответил шас. – Мы её устроили так, чтобы она работала, а не только налоги поднимала.

– Это потому что вы дикие, – со знанием дела сообщил Копыто, пропустив мимо ушей слово «работала». – И потому демократия у вас недоразвитая. А когда при демократии нельзя народ обдирать, как липку, это вообще диктатурой попахивает. А там и до репрессий недалеко. Вот ты сам посуди, что лучше: жить нищим и полуголодным при демократии, закредитованным по самую ипотеку, или при диктатуре какой‑нибудь?

Поразмыслив, Лебра понял, что не хочет менять диктатуру князя Тёмного Двора, при которой он родился и вырос, на демократию по версии Красных Шапок, но сообщать об этом уйбую не стал, потому что того и так несло безостановочно. Впрочем, его болтовня скрашивала их пешее путешествие по раскалённым марсельским улицам.

– Я когда о демократии разузнал – сразу понял, что только она нам подходит.

– Неужели?

– Естественно! – с жаром подтвердил Копыто. – Ну прикинь, вот как бы великий фюрер узнал, что какой‑нибудь уйбуй на его место хочет и бунт замышляет?

– Взял бы и узнал, – пожал плечами Лебра, которому довелось недолго работать в Южном Форте. – Вы там стучите друг на друга изо всех сил, как дятлы ошпаренные. Только измену замыслишь – сразу великий фюрер об этом и узнаёт.

– Стучим, потому что подданные искренне любят своего великого фюрера, – объяснил уйбуй. – Но не всегда нежная сыновья любовь подсказывает им правильные поступки. Бывает так, что какой‑нибудь уйбуй говорит, что всеми силами за нашего обожаемого Кувалду, а сам на его место метит. И тогда на помощь приходит демократия: мы объявляем выборы, великий фюрер уверенно побеждает, потому что все испытывают к нему любовь и уважение, и я считаю голоса, а потом мы вешаем тех, кто осмелился с ним выбираться.

– И это работает?

– Канеш, работает. – Уйбуй искренне удивился вопросу. – Мы ведь их по‑настоящему вешаем.

– И на следующие выборы снова находятся желающие?

– Народ у нас с одной стороны непростой, с другой – забывчивый. У народа много важных повседневных дел, поэтому через неделю мало кто вспоминает, за что очередного смутьяна повесили. Да и о самих выборах тоже забывает, потому что народ любит великого фюрера.

– Разве это законно?

– Если любить великого фюрера искренне, а не так, как ты подумал, то законно, – отозвался Копыто.

– Я не про это, – чертыхнулся шас. – Я про выборы ваши, которые вешанием заканчиваются.

– Ну, раз великий фюрер выборы объявил, значит, законно.

– Я о повешении, – повторил Лебра.

– Для повешения даже указа великого фюрера не надо, только верёвка, в натуре.

– Тебя сколько раз хотели повесить?

– Официально?

– Ага.

– Ну…

Копыто начал загибать пальцы, однако Лебра его остановил:

– Пришли. – И указал на скромную лавку с маленькой витриной, над которой значилась потрёпанная вывеска: «Café et équipement».

– Я понял, в натуре. – Уйбуй перестал загибать пальцы и сделал шаг вперёд: – Ты, в натуре, стой здесь, а я посмотрю, чо там и как.

Копыто показал, что помнит, о чём они договаривались перед походом к контрабандисту, и тем изрядно удивил шаса. Что же касается Фатмы, то она пока не приближалась к лавке, наблюдая за происходящим с безопасного расстояния. Ведь именно Фатма была их главной ударной силой на случай возможных неприятностей.

Тем временем Копыто вошёл в полутёмный магазин, вдохнул аромат кофе и удивлённо прокомментировал:

– Мля, чота правда кофе захотелось.

Его удивление вызвал факт желания попить что‑то, не имеющее градусов.

– Сварить, что ли, мля? Но как?