Закон навязанных обстоятельств

– А вот это не ваше дело, – ответила девица, перестав улыбаться, и ее лисьи глаза превратились в щелочки. – Может, адрес все же скажете?

Эрик молча протянул ей листок.

– Так бы сразу и сказали, что к Колчаку едем, – произнесла она буднично.

– Но, насколько я знаю, у хозяина дома другая фамилия, – сказал Эрик, заинтересовавшись новой информацией.

– Так это не фамилия, это название усадьбы. Никто уже и не помнит, почему она так называется.

– Усадьбы? – удивился Эрик, разглядывая в окно, прямо скажем, не выдающийся пейзаж, характерный для любого маленького города России.

– А начальство, я так посмотрю, решило не читать вводные. Чувствую, наработаем мы, эх, пропало мое назначение, – сказал Юлий с иронией, даже не повернувшись в сторону Эрика.

– В чем дело, Кай, бери все в свои руки, – ответил ему Эрик. – Распутай преступление, и я признаю, что ты лучший.

– Давай ты лучше съешь свою кепку, когда я расследую дело, – предложил Юлий, улыбаясь. – У меня будет сразу два праздника – назначение и избавление мира от этого уродства.

– Мальчики, ша, – перебила их Зоя Саввична, не отрываясь от смартфона. – Драка переносится на вчера.

Он хотел еще что‑то ответить наглому оперу, но машина остановилась, и таксистка торжественно провозгласила:

– Приехали! Усадьба Колчака.

Они вышли у высокого, причудливо выкованного забора. В глубине двора, между огромными кедрами виднелась усадьба. Расчищенные дорожки освещались фонарями, а дом был красиво украшен огнями, и потому снег казался не белым, а золотым. Да, это была именно усадьба, как на фотографиях начала двадцатого века. Она казалась безлюдной, и единственное, что выдавало в этом пейзаже обитаемость, – это наспех слепленный кривой снеговик с оскалом вместо улыбки, смотрящий, как и гости, в окна усадьбы.

– Это уже не город? – спросил Эрик у девушки‑водителя, оглянувшись. Она вместе со всеми вышла и тоже, видимо, залюбовалась красотой, словно бы сошедшей с картины Перова.

– Формально нет, это пригород, а вот номинально почти город, – ответила она, крутя на пальце ключи от машины с каким‑то странным круглым брелоком, и тут же спросила: – А вас здесь ждут? А то, насколько я знаю, в этом доме не любят гостей. Хозяина в городе называют Синей Бородой и приписывают ему всякие мистические способности вроде превращения камня в золото и убийства своих жен. Кстати, поговаривают, он собирается жениться в третий раз.

– Откуда такие познания? – спросил Эрик.

– Город у нас маленький, все шепчутся, и трудно понять, где правда, а где ложь. В основном это всё гибрид, эдакая полуправда получается.

– Город полуправды‑полулжи, – задумчиво сказал он вслух, и вдруг ему стало холодно, очень холодно. И даже не потому, что он был одет не по погоде в красивое пальто в клетку и не менее красивую, по его мнению, кепку, а на улице было не меньше тридцати градусов со знаком минус. Он помнил этот внутренний холод, он его уже чувствовал, и не однажды. Этот холод нельзя спутать ни с чем другим. Наступал он, когда рядом находилась смерть, вот и сейчас она была где‑то совсем близко, и Эрика передернуло от этого мерзкого ощущения.

Таксистка, заметив, видимо, это, произнесла:

– Не по‑нашему вы одеты, здесь так нельзя. Меня, кстати, Нина зовут, вот мой телефон. – Девушка протянула ему визитку. Будет нужно такси – звоните.

И, не прощаясь, села в машину и уехала, оставив пассажиров у огромных запертых ворот.

– А вы видели, ребята, – сказала Зоя Саввична, не переставая смотреть на сказочную усадьбу, – какие зеленые глаза у этой симпатичной бурятки? Они на ее лице как что‑то инородное, чужое, прям как зять в моем доме.

Но мужчины ей не ответили, каждый сейчас думал о своем.

 

Глава 6. Андрей Андреевич Аюшеев

 

Блокнот 2, страница 30.

Сегодня я понял, что люди не всегда ведут себя так, как нам кажется правильным, потому что правильное у каждого свое.

Эрик, 1997 год

 

Андрей Андреевич Аюшеев сидел в своем кабинете и смотрел на четвертую открытку, которую получил сегодня. Первую он попросту выкинул, вторую порвал, и теперь она, заклеенная скотчем, лежала тут же. Когда он получил третью, то уже взял ее в перчатках и, поместив в пакет, отнес в полицию в надежде, что на ней остались какие‑нибудь следы отправителя. Но напрасно – полиция провела все положенные экспертизы, хоть, надо сказать, и сопротивлялась, но ничего на ней не нашла. И вот четвертая. Он не понимал, кто сейчас играет с ним и во что. Идти в полицию больше не хотелось, ведь все, включая начальника, к которому Андрей обращался непосредственно, хихикали над ним и толком ничего не делали. Брат, занимающий высокий пост в силовых структурах в Москве, обещал отправить каких‑то особенных специалистов. Они должны прибыть сегодня, вот их и надо ждать, хватит веселить уже местное начальство и давать волю слухам.

Еще эта старуха… Вот отец был другим, он бы выгнал вредную тещу на следующий день после похорон ее дочери, а Андрей слишком мягкий – пожалел. Вот и выходит ему боком его жалость. Или ничего? Пронесет, и бабка уж умом пошла и особо не соображает? На то и надежда. Хотя есть еще один способ заставить ее замолчать, но к нему Андрей прибегнет лишь в экстренном случае.

Он чувствовал, как теряет силы и молодость, хотя и зеркало говорило об обратном, а для подпитки и новых сил надо жениться на молодой, что Андрей Андреевич и собирается сделать.

В кабинет постучались, и он, быстро убрав открытки в ящик стола, произнес:

– Войдите.

Увидев на пороге Римму, он выдохнул.

– Хорошо, что это ты, – сказал, улыбнувшись, Андрей. – Не хочу никого видеть. – И, решив сразу подготовить почву на всякий случай, спросил: – А тебе не кажется, что Сталина Павловна у нас впала в маразм – или как там эта болезнь называется, в деменцию? Сегодня пришла ко мне и говорит, и говорит всякую бессвязную ерунду. Вот, например, заявила, что ты у нее деньги крадешь.

– Какая глупость! – ужаснулась Римма. – Надо за ней понаблюдать.

– Я ее в этом разубедил, конечно, а ты не напоминай ей, вдруг забудет. Что поделаешь, старость, – нарочито печально вздохнул Андрей.

– Может, в больницу ее какую пристроить? И лечение, и нам не страшно, – тут же предложила Римма.

– Подумаем, жалко ее. Расскажи мне лучше еще раз, где ты нашла открытку?

Римма, такая родная и такая хорошая, самый близкий ему человек в этом доме, возможно, единственный, кому Андрей доверял на сто процентов, прикрыла дверь и негромко повторила свой рассказ: