Зеленые мили
– Я подумаю.
– Мы хотели ехать в город, кофе пить…
– Ты хотела – ты и езжай. Я не поеду никуда.
Слезы все‑таки прорываются и катятся по щекам.
– Иди ты к черту!
Выскакиваю из дома и по привычке – на берег. Что‑то очень важное будто упущено из виду, что‑то главное все время ускользает. Я не могу поймать это, и мне кажется, что будь у нас еще чуть‑чуть дней, часов, минут, все стало бы так понятно. Мы за все время знакомства не провели на круг столько времени вместе, сколько в этом декабре 22‑го на этом берегу, где навсегда остается какая‑то огромная часть моего сердца. Словно крепкие стальные тросы приковывают меня к маленькому курортному поселку на берегу Арбатской стрелки. Пять дней вместили целую жизнь. Но, как и в жизни, не хватило всего чуть‑чуть.
Раздается шелест гравия под тяжелой поступью. Надежда вспыхивает и гаснет: не он. Его размашистую, чуть прихрамывающую походку ни с чем не спутаешь. Кто‑то другой, засланный казачок, пришел с белым флагом. Оглядываюсь – так и есть, Кавказ.
– Поехали кофе пить.
– Грин прислал?
– Ну… да.
Желание кофе сильнее обиды. Садимся в машину и едем в город. По дороге звонит Аид, сбежавший из госпиталя. Рана небольшая. Осколок прошил плечо и добавил еще один шрам к богатой россыпи на его теле. Есть и хорошие новости. Говорим какое‑то время. Он редко о чем‑то меня спрашивает. Высылает контент для канала.
Кладу трубку. Кавказ молчит.
– Ты явно что‑то хочешь спросить?
– Ну не то чтобы… Но у вас какие‑то движения до этой поездки были с Грином?
– Будем считать, что ты не спрашивал.
В городе паркуемся у танка. Берем кофе с собой, чуть прогуливаемся и назад. По дороге заезжаем к памятнику героям Великой Отечественной войны. На горе танк, под горой – церковь. Символично тут все.
Дома Грин явно принял какое‑то решение. Вал сидит и тихо улыбается себе под нос.
– Собирайся. В 20.00 выезжаем, чтобы до комендантского часа пройти ноль. Ты будешь спать до Краснодара. Лучше бы и сейчас тоже…
– Ты все‑таки решил ехать со мной?
– Не заставляй меня об этом тут же пожалеть.
В душе поют соловьи, в животе танцуют бабочки. Свои сидора собираю за 10 минут. Настроение у всех приподнятое. Через 5 дней Новый год, что‑то очень сильно поменялось, и мы – часть этих великих перемен.
– Приедешь летом уже к нам в Одессу, – шутят парни, – а так еще зимой увидимся, вернемся, в отпуск съездим, и приедете в конце января снова. Полка у тебя есть, диван есть. Ключи мы вам дали, приезжайте, как соберетесь.
Выходим к машине. Грин почти незаметным жестом делает Кавказу какой‑то знак. Тот наклоняется и с фонарем изучает дно машины.
– Да ладно?
– Накладно. Лучше перебдеть, чем мало ли.
Обнимаю парней и уезжаем в ночь.
Я еду и понимаю, что за неделю в моей голове не было ни одной мысли. Ни одного плана на будущее. Война отлично справляется с тем, с чем не справятся ашрамы и медитации, – возвращает тебя в здесь и сейчас, показывая, что «там» и «потом» ничего нет. А значит, нет необходимости строить планы и жить в будущем, которое еще не наступило. Есть только миг – называется жизнь. Заземление 100lvl. Рекомендуется всем страдающим, сомневающимся, реактивным, депрессующим, либеральным, турбопатриотичным. Здесь слов‑то таких не знают. Парни воюют, живут, смеются. Делают свое дело, и делают его лучше всех. Ждут приказа, исполняют, возвращаются, и так до следующего раза. Никаких эмоциональных перегибов. Делай дело. И делай его хорошо.
У моего бывшего мужа была отличная любимая фраза: «Весна покажет, кто где срал». Кто где – показывает война, я немного переиначила базу. Она обнажает и вытаскивает на свет все, что человек был бы рад спрятать сам от себя. У кого‑то это страх и ненависть, а кто‑то находит внутри мир и любовь. Война избавляет от любых иллюзий, оставляя тебя один на один с фактами. Война учит уважать выбор другого человека. Я, истерившая весь октябрь, вдруг приняла и начала уважать выбор другого пойти в самое пекло. Даже когда пришла новость о ранении Аида, было в разы не так страшно, как если бы я была на протесте. Война укрепляет веру. Во что бы и кого бы ты ни верил. Заодно проверяешь, в кого и во что, собственно, веришь.
«Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего. У вас же и волосы все на голове сочтены» (Евангелие от Матфея).
В пути Грин заметно повеселел.
– Ну что притихла? Ставь музыку. Вот ты, например, знаешь, как сделать человеку хорошо?
– Сделай ему плохо, а потом верни, как было.
– Да… лучше молчи.
Заведи козу, выгони козу. И тысяча и один иной способ понять, что твои лучшие условия игры – здесь и сейчас. Здесь и сейчас у тебя на руках флеш‑рояль. Даже если кажется, что эта игра уже идет на пороге преисподней. Пока я все это додумываю вслед за вопросом, Грин задает следующий.
